Зато дипломатические способности князя после Лондонского конгресса кто только не пинал. Молчала только Османская империя, готовно ухваченная за горло тяжелыми и нежными лапами русского флота. В Лондоне и Париже князя склоняли за неуступчивость, на родине — наоборот. Европейцам желалось от русских капитуляции, русским же вдруг захотелось крестового похода. Кадеты перед выпуском ходили точить шпаги о порог французского посольства. Князь же уступил ровно столько, чтобы мир был хоть сколько-нибудь прочным. И заплатил за это очередной отставкой. Правда, донельзя почетной — с мундиром и пожалованиями. Как получилась эта отставка — знал только он сам, и несколько высших лиц государства.
Слухи, разумеется, ползали. Новое задание? Взаправдашняя опала?
Морякам на это было наплевать. Пусть Суворов поворачивается к бывшему начальнику задом, чтобы не здороваться, и, убей его Бог, не видит никакого князя. Даже если Тембенчинский и потерпел поражение где-то на лакированном паркете — какое это имеет отношение к славе флотоводца? На море свой счет.
Была и еще одна причина. Имеено морской корпус приютил кирасирский и квартирмейстерский факультеты. И как-то так получилось, что все выпускники оказались мечены новым временем. Директор корпуса Голенищев-Кутузов, за глаза давно получивший имя Начкора, корпус то, собственно, создал заново. Начал с библиотеки — а там понеслось. Баглир ненавязчиво подталкивал желательные проекты, помог с деньгами на обсерваторию, оборудовал лаборатории, выписал — через Эйлера и Ломоносова — в преподаватели европейских светил. Те отчитывали свои дисциплины — и поспешно уезжали или переводились в какой-нибудь из трех имперских университетов. Трудно читать лекции веселым и доброжелательным, схватывающим все на лету людям, в глазах у которых крушение привычного вам мира.
Баглир выпрыгнул из коляски — да, в столице снег с улиц разгребали, и в сани для дальней поездки приходилось пересаживаться у застав — взбежал под подпираемый коринфскими колоннами портик, отбросил, не глядя, шубу и каску назад, в чьи-то готовные руки, мягкой рысцой взбежал по лестнице до первого пролета.
Мазнул невнимательно по громадной картине. Остановился. Сделал три шага назад. Склонил голову набок. Хмыкнул. Недоуменно поднял перья на голове. И его лающий смех залил все здание Корпуса.
Наверх он шел, придерживаясь за перила и на каждом шаге похихикивая. Уже перед самой дверью в лекционный зал сдержался, нацепил серьезную мину. И вышел к слушателям внушительный и величественный. Величественным жестом усадил вскочивший навытяжку зал. С удовольствием заметил на многих слушателях орденские кресты степеней из второго десятка. Тут все были свои. Новенькое зубастое поколение. Все ждут науки побеждать. А вот вам ушат холодной водицы!