А дальше прозвучали слова жрицы:
«Ты будешь выполнять только то, что прикажу тебе я».
«Я буду выполнять только то, что прикажешь мне ты». Это сказали хором Катала и Жевун. Адвокат отмежевался.
«Ты будешь функционировать, пока тебя не расчленят».
«Я буду функционировать, пока меня не расчленят».
«Ты все равно будешь разлагаться, как обычное мертвое тело».
«Я будут разлагаться, как обычное мертвое тело».
Вот дерьмо!
Он уже начал просыпаться. И его перспектива — вонять при жизни всем своим телом — не устраивала. Он был готов согласиться стать, словами колдуньи, «эффективным помощником», существом, которое ничего не боится, никогда не устает. И только расчленение и разрушение может остановить его.
А еще его может остановить… Катала загородился рукой и дико закричал, когда жрица достала из матерчатого мешочка горстку костяной пыли и, выкрикнув имя Барона Субботы наоборот — нораБ атоббуС, — щедро припорошила кадавра.
Сука, она убила меня.
Вот сука!
А ты достаточно крут для того, чтобы носить майку с надписью «Сука, она убила меня»? Ты достаточно крут для этого, маленький заморыш?
И тут Нико приходит на помощь. Он поднимает с пола увесистый камень, провожает насмешливым взглядом бросившихся врассыпную жрецов, и медленно подходит к жрице. Та покорно опускается на колени, убирает с затылка волосы, чтобы убийце было удобнее нанести смертельный удар, и ждет. Нико не торопится. Он подходит к короткой работе обстоятельно. Подышав на затылок жрице так, будто нашел на ней грязное пятнышко, он потер его рукавом. Потом, сильно размахнувшись, он опускает вооруженную камнем руку ей на голову. Раздается треск. Будто тысяча стоматологов разом выдернули зубы своим пациентам. Жрица дергает ногами, потряхивает разбитой головой, как будто хочет избавиться от нее, и все же затихает.
Она умерла. Она создала зомби и умерла. Отпустила зомби. Катала свободен. Он рад, счастлив — но недолго. Нико выносит его за пределы магического круга и оглушительно шепчет ему на ухо: «Теперь ты свободен».
«Да, да, я знаю!»
«Но ты не знаешь главного».
«Чего?» И так холодное тело Каталы покрывается инеем.
«Ты свободен. Ты останешься на земле. И будешь причинять людям зло».
«Ну, это мне раз плюнуть». И Катала совершает первое зло в качестве кадавра, создатель которого откинул копыта. Он принимает любимую позу Нико, скрестив ноги, и неторопливо, с расстановкой говорит: «Божко, твой задолбанный серб Божко, сделал всего одну виолончель, так, да? Ее только называли безголосой, на самом деле голос у нее был. Он сводил скулы, поднимал волосы дыбом. Он походил на вой ветра в водосточной трубе и плеск воды в ливневом стоке с чугунной решеткой-мембраной. Вот именно за это ты полюбил ее. Для тебя этот инструмент был больным ребенком… Был. Но теперь его нет. Грязные ниггеры разломали его и бросили в огонь, разогрели на твоей безголосой виоле чайник».