— С чем это можно сравнить? — спросил Живнов. — Может быть, с влиянием главного аксакала на Кавказе?
— Не в курсе…
Он долго молчал, перебирая в уме способы воздействия на молдаванку, и пришел к выводу, что лучше всего провести заметную черту между защитником и нападающим.
— Если я возьму твое дело, тебе придется раскошелиться на круглую сумму. Камерун — не Тамбовская область, сама понимаешь.
— Сколько? — без задержки спросила она.
— Могу назвать приблизительную сумму — триста тысяч долларов.
— Мне не хватит денег, чтобы оплатить услуги адвоката, — еле слышно обронила она. — Что остается? Продать квартиру…
— Или отдать ее задаром и перебраться лет на пятнадцать в женскую колонию. Поправь меня, если я ошибаюсь.
— Да нет, ты прав. Но дело больше в моей дочери. Я готова и на пятнадцать лет колонии, лишь бы вместе с ней.
Живнов не стал бросаться словами: «Вот это ты перспективу ей сляпала!» Собственно, он услышал дурной голос женской логики, о чем еще говорить? Она любила свою дочь и ради нее была готова рискнуть головой. Это читалось в ее глазах.
— Вы мне поможете?
— Как только получу деньги. Половину отдашь до ноября, остальные — когда получишь свою дочь.
— Ты сказал — «ноябрь»?
— Всего два месяца. Я знаю о Камеруне не понаслышке, — сменил он тему. — В плане природы эта страна — африканская Греция. Лучшие месяцы с ноября по февраль. Одно из самых влажных на земле мест. А в северных районах как раз зимой дует из Сахары харматтан и несет с собой пыль, песок, мусор. В другие месяцы еще хуже: по дорогам не проехать из-за дождей, и жарища адская.
— Ты был в Камеруне?
— Где я только не был.
— Значит, ноябрь… — еле слышно с поникшей головой сказала Ирина и даже, заметил Живнов, один за другим загнула пальцы: три месяца ждать. Тогда как ей казалось, у него на все про все уйдет не больше трех недель.
— Да, три месяца, — подтвердил Живнов. — Я должен рассмотреть проблему с разных сторон и взвесить возможные последствия. И ты можешь возразить: все так говорят. Да, пожалуй, ты будешь права. Но время проходит быстрее, чем мы успеваем заметить.
— Да, да, — несколько раз покивала она.
Живнов более внимательно вгляделся в лицо женщины и, помедлив секунду, спросил:
— Нездоровится?
Она зябко повела плечами.
— Не по себе последнее время. Кажется, что за мной наблюдают. А еще точнее, не спускают глаз. Будто кто-то посторонний всегда рядом. Когда лежу в кровати, он давит невидимой рукой на грудь, закрывает ладонью рот. Тогда становится трудно дышать. Сердца не чувствую. Будто кто-то завладел мной. Самое страшное то, что я, пытаясь отыскать причину в похищении дочери, не нахожу ее. Что-то другое довлеет надо мной.