Глава XXVIII. Об иностранце. Его история
Врач, приставленный к нашему несчастному гостю сэром Сидни, вполне преуспел в спасении его жизни. «Однако, — сказал нам доктор, — раны его таковы, что будут и в дальнейшем причинять неприятности здоровью, а сам он так измучен страстями, что вряд ли проживет слишком долго. Для него было бы лучше умереть теперь, чем страдать еще год или два и потом все равно погибнуть». Сам же больной совершенно не дорожил жизнью. Мы вынуждены были все время следить за ним, и только мои настойчивые просьбы и очаровывавшее сходство с дамой с портрета, которую он страстно любил, помогли добиться от него клятвы не покушаться более на свою жизнь.
— Подчиняться вам — жестокая мука, — отвечал он, — но будьте уверены, мадемуазель: вы не заставили бы меня жить, имей я возможность умереть, не заслужив вашего презрения… Вы — самое очаровательное создание на свете, в вас соединяются красота божественной де Керландек и благородное чувствительное сердце, которого она лишена!
— Меня переполняет любопытство, месье, — отвечала я на эту тираду. — Кто же такая эта знаменитая Керландек?
— Вы хотите узнать мою мрачную историю? Поверьте, мадемуазель, лучше вам жить спокойно и счастливо, не отравляя своего существования опасным общением с несчастнейшим из людей. Храните мир в вашей нежной, созданной для наслаждений душе…
Я заверила моего собеседника, что жажду услышать рассказ о его судьбе, что буду счастлива, если смогу хоть чем-нибудь утешить его. Больной помолчал несколько мгновений, как будто собираясь с мыслями, из глаз его пролились слезы, он тяжело вздохнул и наконец рассказал мне следующее. Предоставляю слово ему самому.
«Меня зовут граф де***, я родился в Париже, двадцать шесть лет назад, в семье маркиза де***, которого расстроенные дела заставили жениться на дочери богатого банкира. Отец мой был человеком старой закалки, храбрым солдатом, ненавидевшим выскочек с их низким чванством. Устав от бедности, он сделал глупость и решился на мезальянс. Многие благородные кавалеры заключают подобные браки и живут потом в супружестве вполне счастливо. Но мой отец, чей выбор, возможно, оказался не столь удачным, неспособный склоняться перед неприятностями и уступать, ненавидел взятые на себя обязательства. Моя мать была мотовкой. Ее поддерживали наглые родственники, чье богатство заставляло окружающих забывать об их низком происхождении, и она осмеливалась попрекать мужа его воображаемым счастьем. Если он жаловался ее родителям, его едва выслушивали, но он никогда не выходил из себя. Оскорбления людей, которых презираешь, не слишком оскорбляют благородных людей. Впрочем, моя мать была очень красивой женщиной, ее дурные манеры, капризы и холодная высокомерность забывались при взгляде на очаровательное лицо. Родив меня, она стала отцу еще дороже, в то время он все ей прощал.