Доминик открыл свою дверь и повернулся к Тетсами:
— Отдохнем как следует, а потом и обсудим твои планы, согласна?
Тетсами кивнула и слегка отупевшим взглядом уставилась на закрывшуюся за ним дверь, потом посмотрела на карточку-ключ от своего номера, которую держала в руке, и подумала, сколько она может стоить. Доминик уплатил вперед за двое суток проживания… значит почти целый кило. Тетсами знала, что может сдать карточку администратору и получить за нее некоторую сумму наличными, которой вполне хватит на то, чтобы добраться до космопорта Прудон. Билет на корабль ей, конечно, не купить, но проникнуть на борт для нее не составило бы труда, с ее-то опытом работы с компьютерами.
А дальше что? Экипажи кораблей, прибывающих на Бакунин, вели себя слишком осторожно, а обнаруженные безбилетники зачастую оставлялись рассерженным капитаном корабля на планетах, местное население которых исповедовало весьма оригинальные концепции относительно свободы личности. Попросту говоря, ее могли засадить в кутузку или даже продать в рабство. Впрочем, даже и на более или менее сносной планете без денег никуда…
Тетсами нерешительно вертела карточку в руках.
А Доминик? Ведь она сама подкинула ему идейку и убедила его. Тетсами никогда не считала себя человеком, отличающимся особым благородством. Она всегда относилась к себе как к типичному продукту насквозь коррумпированного Бакунина.
Несмотря на это, она поняла, что не сможет предать Магнуса.
«Ладно, — сказала она себе, — раз уж решилась, то пойду до конца. Но если дело выгорит, пятьюдесятью кило он от меня не отделается. Я потребую больше. Гораздо больше.
Тетсами сунула карточку в щель дверного считывающего устройства и вошла в свой номер.
Доминик не спал.
На протяжении десяти лет страдал он хронической бессонницей, но никогда прежде она не мучила его так, как сегодня. Он лежал голый, вытянувшись на роскошной кровати номера-люкса в отеле «Вальдгрейв», и никак не мог отделаться от мрачных мыслей. Первая возможность за последнее время как следует выспаться, а разум не желает отрешиться от того, что произошло. Возбужденный мозг снова и снова прокручивал, с какой-то садомазохистской услужливостью, события прошедших тридцати двух часов, едва ли не наслаждаясь ими, словно некий упивающийся чужим горем извращенец, который не в силах оторваться от созерцания кровавых останков, разбросанных на месте потерпевшего крушение аэрокара.
Доминик сел на кровати, чувствуя, как лицо его исказилось нервным тиком. В комнате было темно, но он не хотел повышать восприимчивость своих фоторецепторов.