Мы казались двумя щепками, случайно встретившимися на гребне мутного потока, замершими на секунду, чтобы единственный раз коснуться друг друга, прежде чем навсегда исчезнуть в канализационном стоке мегаполиса. Обычная история для мужчины и женщины, сидящих в полупустом баре города-героя Москвы в два часа ночи и приканчивающих бутылку вина (виски не пошло). Может, еще? Как половина шестого? Действительно. Кроме нас здесь и нет никого? А я и не думал, что в этом городе так бывает…
Утро! Дом, жена! Сказать, что ночевал у Загорецкого? Сильно выпили? Или… мысли угасли так же внезапно, как и забурлили. Мой телефон. Он ни разу не звонил, я даже вытащил его, чтобы убедиться, что он работает. Ни одной эсэмэски. Ноль. Пусто.
Мы поймали такси, и я довез ее в один из переулков, паутиной раскинувшихся за Центральным телеграфом. Всю дорогу мы смеялись как ненормальные, хватали друг друга за руки, а размытые огни Москвы проносились мимо, и по радио Розан Мерфи пела «Bring it back, sing it back, bring it back, sing it back to me», а я ловил себя на том, что нахожусь в каком-то непривычном, давно забытом состоянии.
– Знаешь, – сказала она, стоя на пороге своего подъезда, – если бы ты спросил меня, что я делаю тут, в баре, одна, в такое время, это был бы самый худший из всех возможных вопросов.
– Поэтому я его и не задал. – Пауза, во время которой я наконец заметил цвет ее глаз. Серо-зеленый. Как у Балтийского моря, очень давно, в детстве. – Я и так знал, что ты там делаешь.
– То же, что и ты.
– Я могу попросить у тебя телефон?
– Можешь! – Она заливисто расхохоталась.
– Прошу.
Я курил, глядя на часы Центрального телеграфа, и улыбался, уже зная, как называется испытанное в такси состояние. Я был абсолютно счастлив. Имелась небольшая проблема: бомж появился снова. Было бы хуже, если бы я нашел в себе силы спустить курок? Не знаю. Я был уверен лишь в том, что никогда больше не буду участвовать в этом скотстве. Я выйду из комнаты, если разговор зайдет об охоте. Я буду делать вид, будто этого никогда не происходило. Я забуду. Я никогда не смогу убить человека.
Половина седьмого утра Тверская только наполнялась потоками машин, некоторые, останавливаясь, выплевывали первых утренних клерков, покупавших в ларьках сигареты или свежую прессу или заходивших в здание телеграфа, чтобы положить деньги на мобильный. Этих людей еще не успела посыпать пеплом будней трудовая неделя. Они были свежевыбриты, пахли одеколоном и уверенностью в собственных силах. Даже в том, как они брались за массивную ручку входной двери, было что-то от олимпийцев. Корпоративных чемпионов, стремящихся обаять, а после поиметь весь мир. Уверенных в том, что если весь город еще не завидует им, то только потому, что просто не успел проснуться.