…Я очень хорошо помню день, когда впервые попал под очарование корпоративной культуры. Летом 1998 года мы сидели на летней площадке бара «Вудсток», находившегося на углу Тверской и Камергерского. Рядом за столиком сидели девицы и парни в деловых костюмах, пили джин с тоником и говорили о работе, пробрасываясь словечками типа «митинг» или «сейлс таргетс» или еще что-то в этом роде.
Мы были с приятелем, таким же студентом, как и я, пили пиво и жадно ловили каждое слово этих сверхлюдей. А между столиками фланировала промо-девушка и собирала в огромную стеклянную колбу визитки гостей для участия в лотерее с каким-то супер-призом. Когда она подошла к нам, мы что-то невнятно пробормотали и уткнулись в тарелки, потому что у нас не было визиток, но девушка все никак не отходила от столика, решив, что мы не слышим вопроса или не понимаем, для чего у нас просят наши визитки. Кажется, у меня в тот момент покраснели уши.
А из бара доносились раскатистые аккорды Кarma Police из только что вышедшего альбома Radiohead «OK Computer», и парень из-за соседнего столика опустил в колбу визитку с надписью «Noble Gibbons», и название этой компании произвело на меня такое магическое впечатление, что я с минуту не мог отвести глаз от колбы. Сидел и перекатывал во рту: «Noble Gibbons», «Noble Gibbons», «Noble Gibbons». Все парни вокруг носили тогда темные костюмы, голубые рубашки и желтые галстуки, а все работающие девушки одевались исключительно в брючные костюмы жемчужно-серых тонов и белые приталенные рубашки. И мне казалось это не просто крутым или сексуальным, но чем-то недоступным и оттого безумно притягательным.
А потом наши соседи завели разговор о вещах совсем уж непонятных – корпоративных машинах, мобильных телефонах, «соцпакетах», – в общем, обо всех тех заманухах, которые сейчас воспринимаются как само собой разумеющееся, в те дни казавшихся манной небесной. Особенно нам – поколению, которому никто никогда ничего не давал бесплатно. Тогда я еще не знал, сколько нам всем придется заплатить впоследствии за эти фантастические ништяки.
Но тогда мы, забыв о приличии, развернулись в сторону соседнего стола и «сделали уши». И мне до зубовного скрежета захотелось попасть в касту людей, работающих в иностранной корпорации, сидящих в офисе категории «А», посещающих бизнес-ланчи в кафе, расположенных внутри Садового кольца, носящих желтые галстуки и голубые рубашки. Пожалуй, ради этого я согласен был бы даже надеть женскую, приталенную.
На стеклянном глобусе над крыльцом Центрального телеграфа играли солнечные блики, по Тверской сновали очень занятые люди. Все они были молоды и успешны, но меня среди них не было. А из Камергерского тем временем спустился мужчина лет тридцати, волочивший кучу прозрачных пластиковых мешков с вещами из химчистки. Он был одет в строгий серый костюм, белую рубашку, но без галстука. На его груди болталась пластиковая карточка-пропуск. Не доходя до наших столиков, он игривым голосом спросил у одной из соседских девиц: