На этот раз — одна страница из "Послания к галатам". План продолжал работать — сначала одно евангелие. Потом — деяния апостолов. Потом — три других евангелия, как уточняющий и справочный материал. И лишь после этого — Ветхий завет, начиная с прикладных книг — псалмов, например. А древнееврейскую историю — в долгий ящик, в раздел необязательного чтения! На недоумённые вопросы епископа Дионисия — мол, чтения правильные, но почему так, Клирик признал полную субъективность выбора. Что кажется ближе душе на этот день, то и перевожу. А что начинать нужно с Нового Завета, это он полностью одобрил. И даже начал читать кусочки из перевода во время проповедей. Что очень нравилось валлийцам: пусть грек служит на своём языке, а проповедь приходится переводить, но уже цитаты из писания звучат по-валлийски. Да и язык учит понемногу. Как и остальные греки. Скоро и проповедь и служба будут свои.
А потом был рассказ. И, отложив книгу, Клирик рассказывал о своих приключениях. Отчего-то оказавшихся весёлыми и не очень трудными. Только в память о погибших в ночном лесу склонили головы и опустошили кружки. А закончил Клирик рассказ, сообщив, что дня через два придёт войско.
— И вот тогда-то вам наврут с три короба. Только вы не очень верьте. Вы ж знаете — я сида. А сиды на деле славны не волшбой и чудесами. А тем, что никогда не врут!
Не удержался. Но право, кто знает, уродится ли вообще в этом мире барон Мюнхгаузен. Да и пусть подобная слава прилипнет к тому, кто и правда старается соответствовать образу!
Когда, вернувшись в свою комнату, Клирик распахнул дверь, то — сумел промолчать. А вот Эйлет ойкнула.
Прямо перед дверью сидела на пятках давешняя пророчица. Чистый и аккуратный наряд бедной девушки превратился в лохмотья нищенки. Тёмные — не чёрные, но на фоне дэффидовой семейки и за японку сойдёт. Тем более, осунулась, побледнела…
— Я — это ты, — поприветствовала сиду, будто и не уходила из палатки, но сразу вышла из образа, громко чихнув, — А мне плохо: денег на настойку нет. А без настойки я тебя мысленно не слышу.
И снова чихнула. Перед закрытой дверью. Немайн вымело ещё после первого чиха.
— Она нездорова!
— Да кто она… И так, чихает легонько… И темно…
Лампу гостья зажечь не удосужилась. А сентябрь не июнь — людям на дворе синё.
— Вот-вот, всю комнату заразила. А у меня сынок! Которому болеть совсем не с руки. А потому мы к себе не вернёмся, а пойдём мы спать к Анне… А эта пусть дальше чихает да кашляет. Потом зайду, спрошу, чего ей надо. Ты её не бойся, она не злая… И обычно тихая.