Нижнее платье и рубашка соответствовали.
Немайн повернула уши взад-вперёд. Вроде никто поблизости не топает. А одёжку в сторону сдвинуть — одно короткое движение. Доставать или высовывать в разрез пока нечего. Если верить Сущности-А — пока.
Толку, разумеется, не было. Но мир вокруг выключился. Радость была почти такая, как когда маленького подарили. Радость сквозь боль — грудь-то и так болит, а тут ещё мусолят беззубыми, но твердыми деснами.
А раз мир выключился, то и закончилась эта радость стыдом и краснением.
— Так.
Над Немайн возвышалась ученица. Грозная, красивая. Сильная.
— Ннееет. Всё хорошо. Ой.
— Вот об этом я и хотела с тобой поговорить. Не как ученица, а как лекарка. Я заметила, ты последнее время грудь часто трогаешь. Болит? Наверное, не в первый раз маленького кормить пробуешь?
— Яаа…
Вот и не верь после этого сказкам: явно хотела соврать, да дыхание спёрло.
— А чего стесняешься? Не девочка, с чужим дитём забавы ради не балуешься. Твой он, твой. А ты ему мать, и грудь дать должна. Тем более, что молоко у тебя пойти может. Не знаю как у вас, сидов, а у людей всякое бывает. И что нерожавшие девушки детей грудью кормят — тоже. Так что — продолжай. Ничего зазорного, только правильное. Погоди. Зачем я сюда шла?
— Вспоминай, — улыбнулась сида, всё-таки запахиваясь, — кстати, нужно непременно ввести пуговицы. А то просто стыдно: развитое стекольное дело, развитое керамическое, дерева кругом полно, меди, бронзы и латуни — море, и дешёвых, а одежду скрепляем тесёмками, в лучшем случае — заколками. Первое долго, второе — неудобно. И ещё: должен был прийти представитель народа. Ивор.
— А! Так за этим я тебя и побеспокоила. Он внизу. Я сказала Кейру, что нужна комната для переговоров. И сенатора нашего пригласила.
— Кого?
— Легата, который в городе остался. В Совете заседать и решать с королём военные вопросы. Дело для клана важное, втёмную решать нельзя.
— Хорошо. Идём. И нужно послать за священником — раз уж речь пойдёт о защите от потусторонних сил. Хорошо бы викарий был свободен… И вот ещё что. Всё хотела тебя спросить, как твоего отца звали?
— Зачем? — отказывать не ученическое дело, а вот спрашивать — вполне.
— Интересно.
— Иван. У тебя что, припадок?
Ну да, если читать по-английски, будет один из многочисленных в литературе Айвенов. А по-валлийски — именно Иван. Анна Ивановна, значит. Очень ей идёт.
Отец Адриан застал Дионисия, епископа Пемброукского, в нефе церкви, на месте, где ещё утром стояло устройство для отбития поклонов. Епископ рассматривал оставленные брусьями следы на полу. Базилисса Августина, которую здесь приходилось именовать Немайн, после того, как ей запретили поститься, решила усмирять плоть дозволенным ей способом. А поскольку уезжает — забрала инструмент. И — опередила, шустрая! Успела поговорить с преосвященным, после чего тот, как и всегда, впал в глубокое раздумье: на лбу нарисовалась лишняя горизонтальная морщинка, нос затупился… В руках крутит деревянный кружок размером с монету. В середине кружка — две дырки.