Арнольд усмехнулся.
— Вот как! Это очень мило со стороны Клео, и я весьма польщен…
— Пожалуйста, не льсти себя надеждой. Девчонка молода и меняет свои симпатии, как перчатки. Сегодня ты, завтра другой… — уже несколько раздраженно бросила Орлова.
Лиловые весенние сумерки бессолнечного хмурого дня уже сгустились, и внутри каретки нельзя было различить той внезапной бледности, которая покрыла лицо Арнольда. Он сжал на мгновение зубы. Потом, не разжимая рта, процедил:
— А все-таки было бы грешно с твоей стороны выпихивать замуж ребенка, еще не знающего любви.
— Этот ребенок привык к роскоши, — прервала его Орлова, — а Мишель Тишинский имеет возможность выкупать в ней любую женщину… Я, напротив того, боюсь даже мечтать о таком счастье для нее!.. Собственно говоря, что она из себя представляет? Так — ничтожество, правда с хорошенькой и свежей мордашкой. Нет, Тишинский — это положительно лакомый кусочек для девочки. И, пожалуйста, не мешай мне в этом, Макс, — уже раздраженным тоном закончила артистка. Арнольд шутливо поклонился, больше для того, чтобы скрыть выражение тревоги, промелькнувшее у него в лице.
Автомобиль между тем остановился у знакомого подъезда, и швейцар выбежал высаживать обычных посетителей.
Тонкий обед, близость Макса, его томный взгляд разнежили Орлову.
— Максинька, — прошептала она за десертом, — ты проводишь меня в театр, а потом заглянешь ко мне после двенадцати… Ключ у тебя, я надеюсь…
Она заглянула ему в глаза преданными, почти робкими глазами.
Но он поспешил отвести от нее взгляд.
— Увы, дорогая, сегодня мне необходимо быть у моих стариков. Они скоро уедут на дачу… Завтра, если можно…
— Как хочешь, Макс, — уже ледяным тоном бросила женщина и прибавила уже с ноткой явной подозрительности, дрогнувшей в голосе: — Ты едешь к своим тотчас же или посидишь у меня в уборной?
— Прости великодушно и на этот раз, Анна, сегодня я провожу тебя только до дверей театра.
— Как хочешь, — снова прозвучало холодно.
Автомобиль помчался. У театрального подъезда Арнольд поцеловал руку Орловой и, подождав, пока высокая фигура последней скрылась за стеклянной дверью артистического входа, круто повернулся к эстонцу-шоферу и скомандовал, быстро вскакивая в экипаж:
— На Кирочную, к Орловым… Да поживее, пожалуйста, Герман. Каждая минута на счету…
Михаил Павлович Тишинский долго не мог опомниться после отповеди, данной ему молодой Орловой, тем более что отповедь эта являлась в данном случае совершенно несправедливой. Он менее всего думал о том, чтобы соединиться с дочерью прелестной Annette Орловой узами брака. Он даже не предполагал, что у красивой моложавой артистки есть почти взрослая дочь. Но, тем не менее, увидя девушку, простодушный и прямолинейный от природы, далеко еще не успевший испортиться в омуте столичной жизни, двадцатитрехлетний Тишинский сразу воспылал страстью к Клео. Оригинальная внешность этой «маленькой вакханки», женщины-ребенка и женщины-кошки, как ее справедливо называл Арнольд, поразила его, ударила по нервам, по дремавшей до сих пор страстности натуры. За прелестной Annette, как называли актрису Орлову в том кружке, в котором он вращался, он волочился скорее из моды, как всякий богатый наследник ухаживает за артисткой, из желания поддразнить менее счастливых товарищей, он, которому богатый и щедрый родитель отсыпал каждое первое число столько денег, сколько он спрашивал у старика.