— Ладно, хватит, — поморщился парень. — Заходите.
Дважды меня приглашать не пришлось.
Я ужом скользнула в будочку, из нее — в заветную дверцу, и вскоре я уже сидела перед экраном телевизора и просматривала пленку, отмотанную на два часа назад. Для надежности.
В час ночи народ еще ходил туда — сюда, но ни Дэна, ни Сереги, ни кого-то незнакомого. Все свои, жильцы. Правда, в полвторого зашел сосед с десятого этажа с вульгарной девицей, да спустя пятнадцать минут появилась молодая вдова с третьего этажа в обнимку с каким-то солидным мужчиной.
«Эх, все по парочкам», — грустно подумалось мне.
А потом дверь в подъезд на экране распахнулась, и в его проеме показалась знакомая двухметровая фигура. Дэн, не глядя по сторонам, прошел к лифту, а я сидела в полном ошеломлении…
Бо-оже…
Через двадцать одну минуту, судя по таймеру в углу экрана, двери лифта снова открылись, Дэн шагнул из него в холл и быстро пошел на выход.
Ну да, много времени на то, чтобы приготовить любимой девушке утренний кофе у него не ушло.
Я смотрела на его совершенное, неправдоподобно — прекрасное лицо, перекошенное злобой, и беззвучно рыдала. Любимый мой, это на меня ты так зол? За то, что ни в какую не умираю, за то, что рушу твои планы на мое наследство?
— Саня, продай кассету, — бесцветно сказала я.
— Продать — никак, мне утром отчитаться за нее надо, — покачал он головой. — А вот переписать ее — перепишу. Утром со смены пойду — занесу.
— Спасибо, — выдавила я из себя, повернулась и на негнущихся ногах поковыляла к лифту.
Сейчас главным было донести свою боль до дому, не расплескав. Не упасть посреди холла на колени, рыдая от того, что душу мою жгут каленым железом, и это непереносимо. Не выть, словно на похоронах, оплакивая нечто умершее в моей душе.
— Ангелов тьма одесная, — шептала я непослушными губами, — сила защитная и чудесная…
Дверцы лифта бесшумно разошлись, я зашла, нажала на кнопку своего этажа и бессильно упала на банкетку, чувствуя, как слезы комом встали в горле.
— Их крыла надо мной…, — с трудом продолжила я вызов на защиту, и тут не выдержала.
Я упала навзничь на обитую черным атласом банкетку. Меня ломало и корежило от немыслимой боли…
«Я старый солдат, и не знаю слов любви, но при виде вас мое сердце разрывается от нежности…».
Меня словно сжигали на костре, кровь вскипала болью в моих венах, а сквозь языки пламени и вопли толпы я слышала его бархатистый и родной голос.
«Но я так же гарантирую, что если я на тебе не женюсь, я буду жалеть об этом каждый миг моей жизни».
И я не выдержала, я зарыдала, громко, в голос, по-бабьи. Я заткнула уши, я не желала слышать более слова, которые раскаленными иглами выжигают рваные дыры в моей душе. Каждое слово заставляло выгибаться мое тело от немыслимой боли…