– Первый год у нас все было замечательно, – продолжила она наконец, разводя себе чай трехзвездочным столовым коньяком, – а потом он начал забывать о приятных мелочах, а я стала напоминать ему о том, что он о них забывает. – И пристально взглянула на меня, ожидая реакции.
– Ну, это только разумно с твоей стороны, – сказала я.
– А потом он заявил, что я становлюсь занудной и слишком требовательной. – Она замахала руками. – Но я же любила его, ты ведь знаешь, как это бывает…
Я с готовностью кивнула, хотя, честно говоря, охотно бы призналась, что не знаю или, вернее, забыла.
– И чем больше я пыталась наладить отношения, тем сильнее было отчуждение, потом он перестал говорить мне, как хорошо я выгляжу, а потом начал… – новый носовой платок вступил в драматическое действо, – флиртовать с другими женщинами!
– Хорошо хоть не с мужчинами.
– Слушай, Маргарет, – одернула меня Верити, выпрямившись и прямо посмотрев мне в глаза, – шутки здесь неуместны.
– А я и не шучу. У Грязнули Джоан как-то оказался дружок, который предпочитал мужчин.
– В самом деле?!
– В самом деле.
Это ее заинтересовало. Мне показалось, что, поскольку ни совета, ни практической помощи от меня ждать не приходилось, Верити стало легче от одного напоминания о том, что всегда найдется кто-нибудь, кому еще хуже, чем ей. Гораздо хуже, заверила я ее, потому что сражаться с другой женщиной, равной тебе, проще. А вот с чего начинать военную кампанию против мужчины, совершенно непонятно, разве что молиться о ниспослании пениса.
Так или иначе, Верити черпала сюжеты для своих писаний из жизни, и пример Грязнули Джоан привел ее в чувство. Она заметно успокоилась, в ее взоре отразился сюжет нового рассказа и, увы, полная готовность поведать мне о своих страданиях во всех подробностях. Я взглянула на часы. Две минуты первого. Определенно я упустила последний шанс позвонить Роджеру. Ну что ж, значит, завтра. В конце концов, я вовсе не жаждала ускорить разрыв.
* * *
Что уж тут лукавить: дома я действительно ощущала пустоту. Самые обычные дела, совершенно необходимые, когда рядом есть живая душа, теперь казались бессмысленными. Даже традиционный бокал вина перед ужином имел другой вкус без Сасси, сидящей напротив со своей диетической колой, и ритуал ужина утратил для меня всякий интерес. Вместо ее болтовни, иногда забавной, иногда раздражающей, как жужжание москита, я слышала теперь лишь свой нескончаемый мысленный монолог. Наверное, глубоко в душе я предвидела нечто подобное, но в реальности пережить это оказалось куда труднее, чем ожидалось. Уходить из дома было легко, а вот возвращаться в гробовую тишину, не оглашаемую ритмами, несущимися из ее спальни, – убийственно. Удовольствие, которое я в первые дни получала от возможности тихо понежиться после пробуждения в постели, вскоре сменилось чувством скорбного одиночества. Я предполагала, что такое может случиться, но надеялась, что не случится.