Старик поджал губы, но отступился. Я спиной почувствовал, как доволен Дассин. Говоря же по правде, мои мысли находились в таком сумбуре, что вряд ли кто-нибудь смог бы в них разобраться.
Й'Дан, казавшийся высохшей тенью человека, не стал подниматься, когда я коснулся его плеча. Он отчаянно затряс лысой коричневой головой, закусил костяшки пальцев и отказался взглянуть мне в глаза.
— Государь мой, — пробормотал он чуть слышно, заставив меня близко наклониться к нему, — выслушайте, государь. Прошу вас, выслушайте.
Он желал, чтобы я проник в его мысли.
Я кивнул, хотя и был встревожен. Д'Натель не умел этого, в другой же моей жизни этот обычай был строго воспрещен. Однако Наставники знали: что бы я ни совершил тогда на Мосту в попытке восстановить его, это изменило меня. Так что я отбросил сомнения и открыл свой разум Й'Дану.
«… убийство… заговор… предательство… простите, государь… мы не знали, что вы… вера потеряна… зиды среди нас… казалось, был только один выход…»
Невозможно было разобраться в этом потоке бессвязных признаний, проникнутом изнуряющим, всепоглощающим чувством вины. Кто был убит? Отец или братья? О каком заговоре он говорил?
Сбитый с толку, встревоженный, я коснулся пальцем его сомкнутых губ, приказывая остановиться.
— В другой раз, — сказал я. — Я выслушаю тебя наедине.
Когда-нибудь, когда я пойму, о чем он говорит.
Мадьялар была скорее похожа на торговку рыбой, чем на Наставницу гондеев. Костлявая и краснощекая, с всклокоченными седыми волосами, ростом она была едва не с меня. Ленты ее колышущегося одеяния приглушенных цветов постоянно переливались, смущая взгляд. Когда я был еще мальчишкой, Мадьялар стала Экзаменатором. Она надзирала за обучением дар'нети, отношениями ученика и учителя, как, например, меня и Экзегета. И хотя в те дни я никого не считал другом, Мадьялар вступила с моим наставником в открытую схватку за право заботиться обо мне. Благодаря этому я стал относиться к ней несколько лучше, хотя, по правде, ее методы воспитания, лишь немногим менее жестокие, мало чем отличались от его. Она утверждала, что единственным гуманным выходом было бы обучить меня необходимым обязанностям, манерам и чистоплотности, чтобы я мог как можно скорее стать отцом нового Наследника.
Поднявшись с колен, Мадьялар исследовала меня — не как Устель, без позволения вторгшийся в мой разум, а теплыми, грубоватыми руками, которые быстро и настойчиво ощупали каждую черточку моего лица.
— Надеюсь, я оправдал ваши ожидания, госпожа Мадьялар? — поинтересовался я, чуть было не добавив «хоть и не успел стать отцом», но тут на меня обрушилось тревожное осознание того, что я не помнил, есть ли у меня дети.