Я закрыл глаза и лежал так некоторое время. Потом спросил:
– Где он сейчас?
– В козьем хлеву, – сказал Хёгни. – Я велел устроить его там, потому что там чисто и тепло.
И дверь крепкая, добавил я про себя. Я сказал:
– Я пойду туда к нему.
Хёгни покачал головой.
– Незачем тебе туда ходить. Ты весь в повязках, а я хочу, чтобы Сольвейг увидела тебя живым.
Я пошевелился и понял, что спина моя будет разукрашена не хуже, чем у Торгрима. Я сказал:
– Ты не пускаешь меня потому, что там у него сидит наша Асгерд. Ведь так?
Хёгни отвёл глаза и промолчал. Я спросил его:
– О чём они разговаривают?
Хёгни ответил:
– Торгрим каждый день складывает для неё новую песнь. Это очень хорошие песни…
Тогда я здоровой рукой обнял его за шею, и мой воспитатель потом утверждал, будто на моём лице ему причудилась какая-то сырость. Но я больше склонен думать, что ему показалось. Я сказал:
– Помоги мне встать, отец.
…Как же далеко от жилого дома выстроили козий хлев в этом Дворе Бедняка! До него было целых пятьдесят семь шагов, я сосчитал. Я прошёл все их, один за другим. Когда Хёгни довёл меня до двери, я увидел там Хольмганг-Кари. Наш Поединщик сидел на земле возле двери, а рядом стояло его копьё и лежал привязанный Серый. Кари поднялся передо мной.
– Не казни Торгрима, конунг, – сказал он тихо.
– Я ещё не конунг, – сказал я ему и схватился за дверь, чтобы не упасть. – Я сын конунга…
Я снял руку с шеи Хёгни, потому что мне следовало войти туда одному.
Торгрим лежал на широкой лавке возле стены… И, наверное, было ему хорошо. По крайней мере, что бы он там ни говорил, а на умирающего он был похож не больше, чем я. И Асгерд действительно сидела подле него. И при виде меня вздрогнула и наклонилась вперёд, словно думая его защищать.
Я сказал:
– Выйди, Асгерд.
Она как не услышала. Торгрим повернул голову и поднял на неё глаза:
– Выйди, Асгерд…
Она встала, поправила на нём одеяло и исчезла за дверью. Моя Асгерд даже не взглянула мне в лицо и обошла, как обходят лужу. Струившиеся волосы и те не коснулись моего плеча… Я повернулся к Торгриму. Он смотрел на меня спокойно и весело. Он спас мне жизнь и на руках принёс меня в Котаруд. Он убил своего медведя и снова мог складывать песни… Чего ещё?
Тут я почувствовал, что ноги подо мной подгибались от боли и слабости, и испугался, как бы не упасть. Но всё-таки я не упал и прошёл те последние два шага, что нас ещё разделяли. Я сел рядом с ним и долго молчал, прежде чем заговорить.