Приободренная этим неуклюжим признанием, Бронуин, неожиданно получив поддержку этого сильного мужчины – человека, на которого она могла опереться, – перестала отбиваться и поймала себя на том, что ей хочется, чтобы Вольф еще немного подержал ее вот так, но он отпустил ее и откашлялся.
– Ну, а теперь докажи, что ты не врал насчет того, что умеешь готовить. Я все равно об этом узнаю, но, боюсь, скорее всего, ты испортишь мне ужин.
Не поднимая глаз, Бронуин кивнула.
– Я могу готовить. Если у тебя найдется щепотка соли, кролик получится вкусным.
Очевидно, Вольф считал всяческие приправы ненужной роскошью, но все же благосклонно отнесся к ее просьбе.
– У меня где-то была соль. Начинай жарить кролика, а я пойду, поищу.
Все еще опустив голову, Бронуин вернулась к костру и насадила освежеванного кролика на прут, который заострила кинжалом. Она жалела о том, что расплакалась. Во всяком случае, ей не хотелось, чтобы наемник видел ее слезы. Девушка чувствовала себя опустошенной горем, будто ее выпотрошили и ободрали, как этого кролика. Брат Дамьен предупреждал об опасности кровожадного мщения, но только жажда мести наполняла сейчас ее душу и толкала к цели.
Вольф подошел и протянул в горсти соль, и она втерла ее в кролика, как учила мать. Растертые травы сделали бы мясо более ароматным, находись она на кухне Карадокского замка, но в кладовой зимнего леса не было подобной роскоши. Каким же естественным и незыблемым – поняла Бронуин, стараясь перестать жалеть себя – считать раньше заведенный порядок вещей: свою постель, отгороженную занавесями от кровати родителей, и разбросанные на полу большого зала тюфяки и одеяла слуг… Забота и родительская любовь делали ее жизнь такой счастливой. Прошло… Все в прошлом.
Вольф присел на корточки у костра и протянул к огню замерзшие руки.
– Много утекло времени с тех пор, как я с нетерпением ждал, когда же у меня начнут расти усы и борода, а голос станет более низкий. Я уже и позабыл, как давно это было.
– Я бы сказал, судя то твоему заросшему лицу, что было это очень давно.
– Ты просто завидуешь мне, парень! – спутник Бронуин рассмеялся так заразительно, что даже у девушки губы слегка изогнулись в улыбке. – Ужасно я себя чувствовал, когда люди начинали говорить о моих красивых кудрях и девичьем личике… оно тогда было… совсем как у тебя, ей-богу! Я не мог дождаться, когда щеки у меня покроются юношеским пушком, чтобы все увидели, как они ошибались, особенно те, кто свистел мне вслед и обращался с непристойными предложениями.
Бронуин подняла на наемника широко отрытые от удивления глаза, не зная, шутит Вольф или говорит серьезно.