Вечером, по окончании заседания был инцидент: когда Ликоль выходил из зала, к нему подошла мать одной из убитых девочек и плюнула в лицо.
* * *
Во второй день свидетелей допрашивал защитник. Он поинтересовался у полицейских, кричали ли они на арестованного. («Нет, мы с ним целовались», – саркастически ответил комиссар под одобрительный хохот зала.)
У свидетеля похищения Люсиль Лану адвокат спросил, видел ли он человека, с которым уехала цветочница, анфас. Нет, не видел, ответил свидетель, но зато он очень хорошо запомнил бакенбарды.
Далее мэтр Ликоль хотел знать, какого рода фотографии делал Пьер Фехтель, когда учился любительской съемке. Оказалось, что он снимал натюрморты, пейзажи и новорожденных котят. (Это сообщение было встречено свистом и улюлюканьем, после чего судья велел вывести из зала половину зрителей).
В заключение адвокат потребовал, чтобы в суд принудительно доставили главного свидетеля, садовника, и заседание было прервано на час.
В перерыве к Ликолю подошел местный кюре и спросил, верует ли он в Господа нашего Иисуса. Ликоль ответил, что верует и что Иисус учил милосердию к грешникам.
По возобновлении заседания пристав объявил, что садовника нет и что его никто не видел уже три дня. Адвокат вежливо поблагодарил и сказал-, что больше вопросов к свидетелям не имеет.
Далее наступил звездный час прокурора; который блестяще провел допрос обвиняемого. Пьер Фехтель не смог удовлетворительно ответить ни на один вопрос. На предъявленные ему фотографические карточки долго смотрел, сглатывая слюну. Потом сказал, что видит их впервые. На вопрос, ему ли принадлежит фотоаппарат марки «Вебер и сыновья», пошептавшись с адвокатом, сказал, что да, ему, но что он утратил интерес к фотографии еще год назад, засунул аппарат на чердак и с тех пор его не видел. Вопрос о том, может ли обвиняемый смотреть в глаза родителям девочек, вызвал бурю оваций, но по требованию защиты был снят.
Вечером, вернувшись в гостиницу, Этьен увидел, что его вещи выброшены за дверь и валяются в грязи. Мучительно краснея, он ползал на четвереньках, собирая свои заштопанные кальсоны и испачканные манишки с бумажными воротничками.
Полюбоваться этой сценой собралась целая толпа, осыпавшая «продажную тварь» руганью. Когда Этьен, наконец, уложил вещи в новый, специально для поездки купленный саквояж, к нему подошел местный кабатчик и наотмашь влепил две пощечины, громогласно объявив: «Это тебе вдобавок к гонорару».
Поскольку ни одна из трех других мерленских гостиниц принять Ликоля не пожелала, мэрия предоставила адвокату для ночлега домик станционного сторожа, который в прошлом месяце ушел на пенсию, а нового еще не взяли.