– Очень п-просто? – переспросил Эраст Петрович, пытливо глядя в выцветшие глазки старика.
– Куда проще. Или еще чего было?
– …Нет, больше ничего не было, – немного подумав, ответил Фандорин.
– Ну вот видите. Ишь, какой портфельчик-то у вас. Хорошая вещь. Поди, иностранной работы?
– Портфель не мой, – встрепенулся коллежский асессор (никакой не бывший, а самый что ни есть действительный). – Собираюсь в городскую Думу переслать. Крупное пожертвование от анонимного дарителя, на завершение устройства Храма.
– И сильно крупное? – внимательно взглянул на молодого человека камердинер.
– Почти миллион рублей.
Ведищев одобрительно кивнул.
– То-то Владимиру Андреичу радость. Покончим наконец с Храмом, будь он неладен. Хватит из городской казны деньги тянуть. – Он истово закрестился. – Ох, не перевелись на Руси благодетели, дай им Бог здоровьичка, а когда помрут – мирного успокоения.
Недокрестившись, Фрол Григорьевич вдруг спохватился, замахал руками:
– Едем, Эраст Петрович, едем, батюшка. Его сиятельство сказали, что без вас завтракать не сядут. А у них режим – в полдевятого надо кашку кушать. На площади губернаторская карета ждет, вмиг домчим. Об азиате вашем не беспокойтесь, я его к себе заберу, сами-то мы тоже еще не завтракамши. У меня вчерашних штец с потрошками целый чугунок – больно хороши. А бублики эти выкинем – нечего тестом-то напираться, одно пучение живота.
Фандорин сочувственно посмотрел на Масу, который, раздувая ноздри, блаженно принюхивался к аромату из кулька. Беднягу ждало тяжкое испытание.