Трактирщик, обрадованный нежданной прибылью, обслужил троих гостей со всем тщанием, на какое был способен, не поскупившись даже на красное вино. А когда сэр Мишель, Гунтер и отец Колумбан насытились и разомлели от великолепного зелья из сладкого винограда, присел рядом за стол, благо проезжающие господа оказались не прочь поболтать.
Следует, между делом, заметить, что упомянутые Уиллом-саксом «правила чести» в виде возмещения убытка за спаленный сеновал, менее всего поддерживались сэром Мишелем. Просто святой отшельник настоял на том, чтобы заехать в «Серебряный щит», и отдать Уиллу Боулу деньги. Рыцарь посопротивлялся, но когда Гунтер одобрил мысли пустынника, сдался, сообразив — при таком раскладе недолго оказаться в проигрыше! Отец Колумбан заявил, что сделав доброе дело, можно будет заслужить прощения за некоторые прежние грехи, коих у сэра Мишеля в запасе имелось, по словам отца Колумбана, «множество превеликое и престрашное».
Скучающий Уилл (гостей в «Серебряном щите» сейчас вовсе не было) принялся рассказывать о всех последних событиях на Алансонской дороге, своих делах и мелких происшествиях, случившихся за последние дни, мало обращая внимание на то, что гости его речей почти не слушают. Гунтер и лесной отшельник немного задремали — сказывалась бессонная ночь и сытный обед. Лишь когда хозяин упомянул о некоем рыцаре, и его рабах-сарацинах, сэр Мишель навострил уши и толчком разбудил Гунтера.
Оказалось, что приснопамятный сэр Понтий, бастард Ломбардский, два дня тому назад остановился в «Серебряном щите» и вел себя самым непотребным образом: отказался платить за своих служек, говоря, будто сарацины не люди, а потому брать с них за постой серебром — грабеж; впоследствии поссорился с проезжающим в Анжу английским оруженосцем и едва того не убил; на последок же сей добрый рыцарь прижал стряпуху (между прочим, страшную как смертный грех), и сельская девица подняла визг на всю округу. В общем, сэр Понтий Ломбардский заново показал себя удивительным грубияном и наглецом, не достойным рыцарских шпор.
Сэр Мишель громко возмущался и вместе с Гунтером косился на отца Колумбана, сидевшего с насквозь невозмутимым выражением лица. Отшельник делал вид, будто имя сэра Понтия ему ничего не говорило, а истории, случившейся третьего дня в лесу, когда сэр Мишель с оруженосцем спасли отца Колумбана от неминуемой смерти, словно и не случалось никогда.
Лишь покинув гостеприимный дом Уилла Боула и снова выехав на дорогу, святой отшельник заговорил:
— Слуга того рыцаря жил у меня несколько дней, — нехотя начал отец Колумбан. — Он просто заблудился, потерялся, принялся беспокоить людей — еда-то нужна была. Вот я нехристя и приютил. Откуда было знать, что этот раб настолько дорог хозяину…