и моралью Робера Макера.
[6] Женщины таких просто обожают.
– Думаю, что только женщины определенного сорта, – ответил Мордаунт, снова беря в руки кий и удачным ударом прорвав преграду из нескольких рядов заграждений. – Не могу понять, как такая женщина, как леди Перивейл, унизилась до интриги подобного рода, да еще с таким человеком, как Рэннок. У нее очень дурной вкус.
– Женщины не разбираются, кто из мужчин порядочен, а кто нет, и о тоне могут судить только по платью и лишь в тех случаях, когда дело касается их собственного пола.
– Но если он ей нравится, почему она не выходит за него замуж?
– Значит, не настолько нравится. Она женщина богатая и ей не нужен муж, который в два-три года спустит все ее состояние.
– Ну, в наше время женщина может позаботиться о своих деньгах. Закон всегда будет на ее стороне.
– Но он не защитит ее от мота, которого она любит. А кроме того, в наше время умные женщины исповедуют довольно легкие и свободные взгляды на брачные узы. Их просветили романы и газеты. Но, как бы ни относиться ко всей этой истории, она неприятна, хотя я счел своим долгом проявить дружеское отношение и нанести визит.
– И я также, – сказал Мордаунт, – однако боюсь, что это не доставило ей удовольствия. Надеюсь, она уедет в свой северный замок и этим остудит страсти к пересудам.
– Ну, боюсь ей уже нечего остужать, люди и так принимают ее очень холодно.
– Зато она может поставить на место миссис Уилфрид и ее дочерей, – ответил Мордаунт. – И думаю, она доставила себе это удовольствие в полной мере.
Три-четыре раза в неделю леди Перивейл выезжала кататься в парк, в то самое фешенебельное время, когда экипажам приходится двигаться очень медленно и конная полиция следит за тем, чтобы коронованные особы проезжали беспрепятственно. Некоторые из ее друзей – женщин холодно с ней раскланивались, и столь же холодно она отвечала на приветствие. Мужчины, медлившие у ограды, ловили ее взгляд, чтобы поклониться ей и получить ответный поклон, но она смотрела мимо и словно не замечала их, почему они не могли пожаловаться на невежливость. Самые чопорные дамы смотрели на нее в упор, не узнавая, и она тоже взирала на них как на пустое место. Молодая, очень красивая, одетая по самой последней, изысканной моде, восседающая в двухместном экипаже, в котором все, от чистокровных лошадей до перчаток и воротников у слуг, было само совершенство, она медленно ездила взад-вперед, в полной мере ощущая тяжесть незаслуженного бесчестья. Но это ощущение было не так сильно, как чувство гнева. Ее сердце учащенно билось, и щеки пылали, когда она проезжала мимо женщин-предательниц, которых она называла своими подругами. Нет, в этом фешенебельном обществе она ни к кому не питала сентиментальной привязанности. В этом мире у нее не было родной души и наперсницы. Но эти люди ей нравились, и она думала, что нравится им тоже, и ей было трудно примириться с мыслью, что они могли поверить в оскорбительную историю, которую о ней распускали глупцы.