– И я позволяла ему приходить ко мне в дом совершенно свободно, словно он мой кузен, и мы пели с ним дуэты, если была плохая погода.
– И люди встречались с ним у вас, и видели его с вами на прогулках и уже судачили о вас весь прошлый сезон за вашей спиной. Вы слишком красивы и слишком богаты, чтобы вас оставили в покое. Женщины завидуют вашей красоте, мужчинам не дают покоя ваши доходы.
– Но вы не должны думать, что полковник Рэннок мне когда-нибудь нравился. Мне нравилась его игра, и его разговор меня занимал, и чем чаще мне твердили, что все Рэнноки – люди беспринципные и дурной репутации, тем больше мне хотелось быть с ним приветливее. Добропорядочные люди так иногда скучны, и вряд ли следует придавать большое значение нравственным качествам случайных знакомых.
– Вот то же самое говорит и моя дочь. Для нее добро и зло – просто разница в длине мозговых извилин. Она станет беседовать с беглым убийцей, если сочтет его умным. Ну да ладно, дорогое мое дитя, пятнадцатого июня вы должны быть на моем балу. Он будет гвоздь сезона, без всяких этих маскарадных костюмов и прочей чепухи, вроде напудренных париков. Только белое платье и бриллианты. Я всех прошу быть в белом, потому что фон будет очень яркий, масса цветущей глоксинии, все оттенки пурпурного и алого цвета и оранжевые китайские фонарики, как на картине Сарджента, которой мы все восхищались. А вы будете просто сильфида!
– Дорогая маркиза, это будет замечательный бал. Я знаю, вы это прекрасно умеете делать. Но я не переступлю ничьего порога, пока не восстановлю свое доброе имя. Доброе имя! Господи Боже! До чего я дожила – уверяю, что я честного поведения, словно горничная.
– Неужели вы не придете – в белом платье – и во всех ваших бриллиантах? Они, конечно, будут сторониться вас, эти глупые овцы. Но видите ли, они делают мне честь, считают как бы своей предводительницей, и, когда они увидят вас у меня, а Морнингсайд будет расхаживать с вами под руку, они поймут, что глупы.
– Дорогая маркиза, у вас золотое сердце, но прежде я должна очистить себя от подозрений. Я должна сама вести свою игру, как говорят мужчины.
– Вы просто упрямая девчонка! Но до пятнадцатого еще почти месяц. Я хочу собрать на бал всех хорошеньких, а вы первейшая любимица моего мужа. Не будь дуэли запрещены, я бы опасалась за его жизнь. Уверена, что он с удовольствием кого-нибудь застрелил бы из-за вас.
– Да, все мы слабые смертные, пусть даже люди цивилизованные и культурные и принадлежим к сливкам общества.
Визит леди Морнингсайд, сердечная, материнская доброта женщины знатной и влиятельной несколько успокоили Грейс Перивейл и возбудили в ней жажду действий. «Очень глупо с моей стороны смириться с таким жестоким и несправедливым обвинением, – подумала она. – Должен же существовать какой-то способ убедить общество, что всю зиму я провела на своей итальянской вилле, хотя близоруким тупицам и показалось, что они видели меня в Африке. Это же, наверное, нетрудно. Но кто-то должен мне помочь, какой-то опытный человек. О если бы кто-нибудь пошел со мной в суд…»