Через два дня после того, как солнечным вечером он расстался с леди Перивейл, обменявшись с ней крепким рукопожатием в знак неизменной верности, хотя об этом не было сказано ни слова, мистер Холдейн навестил Джона Фонса в его квартире на Эссекс-стрит. Но сначала он написал, что просит о встрече в связи с делом леди Перивейл, и Фонс ответил, что ждет его на следующее утро у себя в десять – ранний час: свидетельство того, что у этого человека каждая минута на счету.
Холдейн нашел дом – один из самых старых на старинной улице, рядом с помещением, принадлежащим преуспевающей юридической фирме, хотя само здание имело вид скромный и даже неказистый. На звонок выбежала быстроногая служанка, аккуратно одетая и румяная. Ее акцент указывал на то, что она из ирландского города Лимерик, а не из лондонских трущоб, что для слуха Холдейна было приятнее.
На вопрос, здесь ли живет мистер Фонс, она ответила тоже вопросительно:
– Мистер, как зовут?
– Мистер Фонс.
– Да, он здесь проживает. Что-нибудь передать?
– Он дома?
– Не знаю. Пойду посмотрю. Как зовут?
Молниеносным взглядом оценив белоснежную манишку, темные в полоску брюки с безупречно прямой элегантной стрелкой, так же безупречно вычищенные сапоги и Муаровый блеск шелкового воротника и обшлагов, она убедилась в респектабельности посетителя. И когда этот хорошо одетый и ухоженный джентльмен, который был, однако, одет гораздо скромнее, чем модные франты, вынул чистейшую визитную карточку из плоской серебряной коробочки, она выхватила ее из его руки и бросилась вверх по лестнице.
– Сказать, что вы хотите его видеть?
– Благодарю.
– Сейчас скажу, – И она сразу же исчезла за первым маршем лестницы. Через тридцать секунд она вернулась и, нагнувшись над перилами, сказала:
– Будьте добры взойти наверх, сурр.
Мистер Фонс занимал две комнаты второго этажа – гостиную и спальню. Его деловитая натура, неопределенная продолжительность дневных занятий в последние несколько лет положили конец уединению в Патни, и он наезжал туда лишь в редкие свободные промежутки – с вечера пятницы до утра понедельника – в тех случаях, когда рабочее напряжение ослабевало. Это не означало, что он мало любил жену и домашний очаг, просто он любил свое дело больше.
Когда Холдейн вошел в гостиную, Фонс пристегивал воротничок к серой шерстяной рубашке и, приветливо поздоровавшись, извинился, что еще не совсем одет. Он поздно заснул накануне и поэтому не так быстро, как обычно, сумел привести себя в порядок: ночью дал себя знать ревматизм. О его профессии можно было догадаться, взглянув на грубошерстные, с высоким поясом, форменные брюки навыпуск. Под ними виднелись сапоги, тоже запатентованные для полицейских инспекторов. Но завершал его костюм пиджак в коричнево-серую клетку, напоминающий куртку рабочего.