Музыканты рассказывали и пели об одной великой любви — встрече душ.
Жрец на берегу в бухте Голубых Сов говорил ей о том, что она будет любить трижды: первая ее любовь будет такой же бурной, как Зеленое море, вторая — твердой и истинной, словно дуб, а третья — словно яркая луна. Геликаон был ее первой любовью, потому что он был человеком с одной сандалией. Когда она спросила о других, оракул ответил, что дуб вырастет из грязи свиней, а луна появится с кровью и болью.
Ни одна из них не была Каллиопой.
«Но я любила ее, — подумала девушка. — Я знаю, что это правда».
Ее мысли изменились, и она увидела остров Теры и великий Храм Коня. Теперь там почти полдень, и жрицы готовят вино, чтобы предложить его Минотавру. Двенадцать жриц отправятся к дрожащей скале. Они будут петь и выльют вино в шипящую расщелину, пытаясь не вдыхать вредные пары, которые поднимаются из-под земли.
Горячее дыхание Минотавра.
Каллиопа, наверное, с ними. Последний раз, когда Андромаха принимала участие в этом ритуале, Каллиопа подмигнула ей, и Главная жрица упрекнула ее за это.
Девушка закрыла глаза.
— Я хотела бы, чтобы ты была здесь, — прошептала она, думая о Каллиопе.
Затем образ Каллиопы стал нечетким, и Андромаха снова представила ярко-голубые глаза Геликаона.
Для Геликаона мира, который он знал, больше не существовало. Он блуждал среди видений, в хаосе снов. Порой он лежал в широкой постели у волшебного окна, где за одну секунду ночь сменяла день. В другой раз он оказывался на палубе «Ксантоса», который плыл по Зеленому морю, или стоял на скалах Дардании, наблюдая за горящими кораблями. Вопли моряков разносились, словно крики чаек. Образы сменялись и таяли. Только боль оставалась постоянной. Хотя это было ничто по сравнению с муками, которые он испытывал, когда к нему приходило видение.
Тогда Счастливчик видел своего маленького брата Диомеда, который радостно играл на солнце. Слышал веселый смех мальчика. Затем он замечал, как начинал гореть край детской туники. Геликаон кричал, пытаясь предупредить его, но мальчик продолжал кричать, а пламя ревело вокруг него. Геликаон пытался достать его, но ноги наливались свинцом, и с каждым шагом расстояние между ними увеличивалось. Кожа Диомеда чернела, и только тогда он поворачивался к своему брату. «Помоги мне!» — кричал мальчик. Но Геликаон ничего не мог сделать, он только наблюдал за тем, как Диомед горит.
Затем он снова был на «Ксантосе» и стоял рядом со старым другом Волом. Ярко светило солнце, дул свежий ветер. Вол поворачивался к нему, и Геликаон видел струйку крови, которая, словно тонкое красное ожерелье, обвивала его горло. Счастливчик пытался дотронуться до его раны — и голова друга оказывалась у него в руках.