Сирша унаследовала кельтскую внешность отца — светлые рыжие волосы и белую кожу, тогда как Элизабет была копией матери. Оливковая кожа, каштановые волосы, почти черные глаза — все это благодаря древним испанским корням, уходящим в глубь веков. С каждым днем Элизабет все больше напоминала мать и понимала, что отец с трудом это переносит. Она начала ненавидеть себя и, помимо непрерывных попыток вести хоть какие-то разговоры с отцом, еще упорнее старалась доказать ему и самой себе, что у них с матерью нет ничего общего, что ей знакомо чувство преданности.
Окончив в восемнадцать лет школу, Элизабет оказалась в сложном положении: чтобы учиться в университете, нужно было переехать в Корк. Для принятия этого решения потребовалось все ее мужество. Отец рассматривал поступление дочери в университет как предательство и к любым дружеским отношениям, которые она заводила, относился точно так же. Он требовал внимания, желая оставаться единственным человеком в жизни своих дочерей, как будто в его власти было удержать их при себе навсегда. Впрочем, ему это почти удалось, и он был отчасти виноват в том, что у Элизабет не было ни развлечений, ни друзей. Она привыкла вежливо уходить, когда где-нибудь завязывался светский разговор, так как знала, что лишнее время, проведенное вдали от фермы, вызовет упреки и неодобрение. В любом случае забота о Сирше и школа занимали все ее время. Брендан обвинял ее в том, что она, совсем как мать, считает себя выше него и презирает Бале-на-Гриде. У нее же маленький городок вызывал клаустрофобию, ей казалось, что их унылый фермерский дом погружен в темноту и безвременье. Как будто даже дедушкины часы в холле ждали возвращения матери.
— А где Люк? — спросил голос Мэри в телефонной трубке, резко возвращая Элизабет к реальности.
Элизабет язвительно ответила:
— Ты что, действительно думаешь, что Сирша взяла бы его с собой?
Трубка молчала.
Элизабет вздохнула:
— Он здесь.
Имя «Сирша» было для сестры Элизабет не просто именем. Оно дало ей индивидуальность, определило стиль жизни. Все оттенки значения этого имени влились в ее кровь. Она была вспыльчивой, независимой, необузданной и свободной. Она настолько четко шла по стопам матери, которую помнить не могла, что Элизабет иногда казалось, будто она видит перед собой мать. Но Сирша постоянно исчезала из поля ее зрения. Она забеременела в шестнадцать лет, и никто, даже она сама, не знал от кого. Когда ребенок появился на свет, Сирша не стала мучиться проблемой выбора имени, но со временем стала звать его Лакки, Счастливчик. Еще одно загаданное желание. Так что Элизабет назвала его Люком. И опять, на сей раз в возрасте двадцати восьми лет, Элизабет взяла на себя заботу о ребенке.