Дама Аламандин, впервые на моей памяти одетая в полный доспех, изваянием застыла на спине ни разу не виденного мною раньше скакуна. На первый взгляд конь этот ненамного отличается от созданий тьмы и вод, сопровождавших ее в бесчисленных гонах. Но охотника во мне колотит желанием убраться как можно дальше от этой твари, пока целы кости и перья.
Свита госпожи для невнимательных глаз не слишком отличается от приличествующего благородному рыцарю сопровождения. Два оруженосца, которые до сего дня назывались подмастерьями и прилежно постигали тайны трав и дурманов. Четыре длинные, похожие на огромных летающих червей твари, общающиеся с госпожой посредством переливчатых музыкальных фраз. И две дюжины магических конструктов, нижайшие из низших фейри, созданные магией госпожи и поддерживаемые ее волей.
Они не выглядят впечатляюще, эти молчаливые девы, до сего дня исполнявшие роль слуг в замке повелительницы. Все как одна - худые, точно жертвы концентрационного лагеря, высокие, с тонкими, по-паучьи хрупкими руками и извечно голодными глазами. У них неестественно длинные тонкие кисти и чуть заостренные уши. А еще мне доводилось видеть, как они поднимают груз, на порядок превышающий по весу их собственные тела, двигаются со скоростью, которой может лишь завидовать охотничья птица-фейри, и своими хрупкими пальцами нарезают камень, точно тесто. Нет, сколь бы непрезентабельными ни казались слуги Аламандин, ни на минуту не возникает сомнения, что это настоящая армия - маленькая, но страшная.
Впрочем, она бледнеет рядом с настоящим оружием хозяйки, ей магией. Изящная, ускользающая волшба окутывает нас. Призраком, запахом, движением во тьме - сила просто присутствует, как неощутимая, но от этого лишь еще более реальная. И вещественное ее подтверждение стоит за нашими спинами.
Благородные воины фейри. Полдюжины околдованных, одурманенных лордов и одна леди. Каждый из них был, без сомнения, сильнее Аламандин. Каждый был наполнен магией, находился в здравом уме и твердой памяти и пребывал на пике боеготовности. И все семеро, судя по реакции окружающих, считались мертвыми, проиграв когда-то дуэль с моей госпожой. Не знаю, в каком подвале она их держала и из какого угла извлекла. С доспехов одного, по-моему, даже пыль не успели стереть. Но кем бы ни были раньше эти нобили, сейчас в глазах их светилась абсолютная, непоколебимая уверенность, что хозяйка имеет полное право отдавать им приказы и что в жизни нет и не может быть высшей чести, нежели умереть за госпожу. Тотальное рабство, не затронувшее ни воли, ни памяти, ни силы.