Прохожих в этот час было немного. Старухи-тряпичницы, роющиеся в грудах отбросов, жертвы похмелья в поисках заведений, открытых с утра, – вот, пожалуй, и все.
Остальные должны были выйти на промысел позднее, а сейчас отсыпались. Тем удивительнее было видеть, что к следующему перекрестку – как раз на повороте к Коптильне – стягивается разнообразная публика: калеки, симулянты и настоящие; девки, по раннему времени не потрудившиеся себя приукрасить, опухшие, с неприбранными грязными космами; молодцы в кафтанах на голое тело, зачастую уже утратившие в жизненных бурях глаз или ухо, но приобретшие каторжные клейма… и прочая шваль. Они ползли, как ручьи грязи к отстойнику, которым служил двухэтажный серый дом с наглухо заколоченными ставнями. Кое-кто уже просочился во двор через распахнутую калитку. Оттуда доносился визгливый женский плач, перемежающийся причитаниями. Подобные звуки для Старой Гавани были обычны независимо от времени суток и вряд ли привлекли внимание здешних обитателей.
– Эй, чего тут делается? – Обойдя Мерсера, к воротам приблизился крепкий детина в длинном, волочащемся по грязи плаще; гнилозубый, носатый.
– А ты не слышал? – лениво ответила одна из девиц. – Тоби Мозер повесился. – Она снова глянула на вопрошавшего и тщетно попыталась выпятить отвислые груди. – А ты красавчик…
– Уймись, не на работе, – цыкнул на нее детина, обдав окружающих сложной смесью запахов перегара, табака, «южной дури» и плохо переваренного ужина. – Да и врешь, поди, не мог такой кровопивец на себя руки наложить…
– Лопни мои глаза, – начала было девица, но гнилозубый, отстранив ее, полез в калитку. За ним потянулось еще несколько любопытствующих, включая девицу и Мерсера. Им пришлось тесниться и толкаться, и кто-то возмущенно крикнул:
– Эй, вы! Ворота бы распахнули, что ли…
– Не выходит, петли приржавели…
У крыльца, на земле, навзрыд плакала женщина, одетая немного пристойнее здешних обитательниц, – в относительно чистом чепце и платье, застегнутом на все крючки. Рядом валялась перевернутая корзина.
– Это Люси, – поделилась девица. – Она раз в неделю к нему приходила, убиралась и жратву из корчмы приносила для Мозера и псов его… Может, и трахал он ее заодно, хотя, по мне, у старины Тоби давно там все отсохло…
– Не гони, по делу говори!
– Ну вот, приперлась она, а Мозер не открывает. Она тут всех переполошила, дверь сломали, а там – вонища, жуть! Псы подохли с голодухи, заперто же было, а Тоби у себя в конуре на балке висит…
– Может, прикончили его? Мозер, конечно, гад, каких мало, но чтоб себя порешить…