Рудник вернулся. Он поставил на журнальный столик бутылку коньяку и бутылку «Ркацители».
— Сегодня мне хочется напиться, — объявил он.
Он приготовил закуску: салат из помидоров, колбасу, ветчину, яблоки.
— Горячего нет, — сказал он насмешливо, когда они выпили по паре рюмок, — так что извини. Хозяйка объявила забастовку.
— Наверное, у неё были причины. — Лидия Павловна заставила себя улыбнуться. Коньяк разливался по телу приятным, расслабляющим и успокаивающим теплом.
— Может быть, — согласился Рудник. — Поэтому предлагаю, чтобы этот стол стал столом переговоров. Так что случилось с хозяйкой?
«Что ему сказать? — лихорадочно думала Лидия Павловна. — Сказать, что мне всё известно. Нет, ни в коем случае!»
— У хозяйки открылись глаза.
— Открылись? Или ей кто-нибудь их открыл? — Он играл рюмкой, не сводя с неё колючего взгляда.
— Ты пригласил меня для допроса?
— Ну зачем же так? Для дружеской беседы. Разве мы перестали быть друзьями? — Он улыбнулся и налил ещё по рюмке. Она молчала. Подняв рюмку, он воскликнул:
— За нашу дружбу…
«Он что-то знает, — решила Лидия Павловна. — Он чует, что пришёл его конец. Да, конец. И прекрасно. Туда ему и дорога», — мстительно думала она, вместе с тем где-то в глубине души надеясь, что Павел сумеет развеять все её сомнения и страхи.
— Ты стала скрытной, — продолжал он, жуя кусок ветчины. — У тебя есть от меня тайны?
— А почему бы и нет? — взорвалась она. — Почему меня не может быть тайн? У тебя же они есть?
— Ты на что это намекаешь? — процедил он сквозь зубы.
— Ты знаешь на что?
Он перестал жевать. Глаза его превратились в узенькие щёлки.
— Я-то знаю. А откуда знаешь ты? А? — полушёпотом спросил он, и на скулах его зашевелились желваки.
Только теперь Лидия Павловна сообразила, что сделала глупость. Ведь Руднику терять нечего, и он способен на всё. «А что терять мне? — подумала она. Выпитый коньяк придал ей смелости, — Я не боюсь его, потому что не боюсь смерти. Пусть делает всё что угодно. Наплевать!»
— Хочешь устроить допрос?
— Да. И ты мне скажешь, что с тобой случилось.
— И не надейся.
— Будешь молчать?
— Да.
Какое-то мгновение он раздумывал, что ему делать. Потом выражение его лица смягчилось.
— Лида, — голос его прозвучал мягко, почти ласково. — Но ты должна сказать. Хотя бы ради того хорошего, что между нами было. Ведь я люблю тебя.
— Лжёшь! Ты никогда не любил меня. Ты интересовался больше моей работой, чем мной.
— Что ты говоришь! — Его удивление было искренним.
— Я знаю, что говорю. Тебе был нужен Смеляков, а не я.
При этом имени он вздрогнул и уставился на Лидию Павловну тяжёлым взглядом. Если ещё секунду назад у него оставались иллюзии, что он ошибается, что она изменилась к нему по каким-то другим причинам, то теперь всё было ясно. Никакой надежды. Он завалился. Её последние слова прозвучали приговором.