Как-то в конце дня Сергею Николаевичу позвонили из милиции и сообщили о визите Вадима.
— Он разыскивал вас. Говорит, что у него какое-то важное к вам дело, — докладывал начальник отделения. — Мы сказали, что вы будете завтра с утра.
— Хорошо. Завтра я заскочу к вам. Большое спасибо за помощь.
На следующее утро Вадим действительно появился в отделении, как всегда, элегантный, сияющий свежестью и здоровьем. Вёл он себя уверенно, как будто ничего не случилось.
— А вы и в самом деле вернёте мне права, если я вам назову того челыовека? — спросил он, улыбаясь.
— Я вашими правами не распоряжаюсь, но буду содействовать, — подтвердил своё обещание Рублёв.
— Хорошо. Только я не знаю его фамилии. Зовут его Павел.
— Но этого ещё мало.
— Да, я понимаю. Кажется, он возит какого-то дипломата.
— Это уже лучше. Опишите его внешность. Вадим на минуту задумался.
— Ну… высокий, нос с горбинкой, на виске родинка.
— А как вы с ним познакомились?
— Да у меня раз забарахлил карбюратор. Ну, я возился у гаража. Он подъехал, предложил свою помощь. Достал новый карбюратор. Ну, а потом я дал ему свой телефон. Вот так и познакомились.
— А у вас нет его телефона?
— Нет. Он не оставил.
Рублёв пристально посмотрел на Вадима: лжёт или говорит правду?
— Нам нужен его адрес или телефон, без этого прав вы не получите.
Кухонцев на мгновение задумался.
— Послушайте, на кой чёрт он вам сдался? Ну, подумаешь, продал пару деталей — неужели это преступление?
— Скажите, Кухонцев, а этот ваш знакомый не интересовался вашим тестем?
— А… вот вы куда клоните? Шпион живёт этажом ниже. Свихнулись вы все на этом деле. Только и слышишь вокруг: это нельзя, то нельзя. А почему? Потому что у меня тесть знаменитый учёный! Ну и пусть он знаменитый, пусть занят какой-то там секретной работой — при чём здесь я? Что ж мне теперь нельзя ни с кем и познакомиться? Я должен замуровать себя в четырёх стенах и, став на колени, с утра до ночи молиться на своего гениального тестя?
— Ну, по-моему, от одиночества вы не страдали? — усмехнулся Рублёв и подумал: как же Катя могла с ним жить? И где-то в глубине души шевельнулась неприязнь к ней, но только на мгновение. Рублёв вспомнил волну светлых волос, по-детски приоткрытый во сне рот — и раздражение растаяло. «Каждый может ошибиться: тем более в восемнадцать лет».
Последнюю реплику Рублёва Вадим оставил без ответа — лишь едва заметно повёл плечом.
— Ну, всё-таки… интересовался Горбоносый вашим тестем или нет?
— Не помню. Возможно, что-то и спрашивал…
— И вас это не насторожило?
— А почему это меня должно было насторожить? Мало ли кто интересуется моим тестем?