Лидия Павловна была первой женщиной, которая вдруг стала для него по-настоящему близким человеком. В её присутствии он ощущал душевный уют, чего никогда не знал прежде. И он ловил себя на мысли, что ему было бы страшно её потерять.
Она делала всё, чтобы быть для него необходимой. Стоило ему заикнуться о том, что ему нравится какое-то блюдо, и на следующий день это блюдо в её исполнении красовалось на столе. Как-то случилось, что он передоверил ей и ведение своего холостяцкого хозяйства. Она стирала его бельё и носила в прачечную его рубашки.
Через месяц после знакомства он практически переехал к Лидии Павловне. Они могли бы жить и у него, но она настояла на таком варианте. («Привыкла к своей квартире, да и на работу мне отсюда ближе».) Когда впервые он дал ей деньги, она смутилась.
— Но ведь ты же не муж мне, чтобы отдавать зарплату.
— Считай, что я твой муж.
Она бросилась ему на шею, а он подумал, что выдал слишком щедрый вексель. Кушниц не одобрил бы наверняка этого жеста. А, к чёрту Кушница! Имеет, в конце концов, он право на свою жизнь?
Всё было бы ничего, если бы не навязчивое желание Лидии Павловны похвастаться перед знакомыми своим счастьем. Но не мог же он ей объяснить, что ни к чему сейчас ему новые знакомства: начнутся расспросы, где работаешь, что да как. А самое главное, он не хотел, чтобы их видели вместе. Пока не закончится эта его работа.
Ей он неизменно говорил:
— Я не хочу выставлять напоказ наше счастье. Боюсь, что кто-нибудь его испортит.
Это звучало у него напыщенно, но всё же действовало на Лидию Павловну, как таблетка седуксена, — она успокаивалась и опять ластилась к нему.
Как-то он застал её возбуждённой. На столе был готов ужин, почти праздничный: салат, мясо с изюмом (готовить она любила) и початая в прошлый раз бутылка коньяку. И сама Лида была не в халатике, как обычно, а в нарядном платье, даже с серьгами в ушах. Она выпила больше обычного, глаза её глянцевито блестели, и она много рассказывала о себе, о своём прежнем муже. По её словам выходило, что он был ужасно ревнив: стоило ей вернуться с работы на десять минут позже, и он закатывал скандал.
— Он поменял много мест работы, всё пытался разбогатеть, — торопливо рассказывала Лидия Павловна, — но и там ему не повезло: где-то под Норильском обморозил себе ногу.
— И что же, почему вы разошлись?
— У него был тяжёлый характер. Я много лет терпела, а потом невмоготу стало.
Наверное, ему полагалось ревновать Лиду к её прошлому, но странно: он не испытывал ревности, только разве любопытство. А может быть, её привязанность к нему действовала успокоительно.