Он был жив, но явно небоеспособен, а его пронзительные отчаянные крики свидетельствовали о том, что он смертельно ранен.
Снова пригнувшись, чтобы не попасть под огонь, Лора почувствовала, что ее губы кривятся в злобной усмешке. Она искренне радовалась боли и ужасу раненого. Но ее пугала собственная жестокость, жажда кровавой мести, хотя это чувство, это состояние первобытной ярости делало ее более изворотливым и хитрым противником.
Один выведен из строя. Осталось еще двое, а может, и больше.
Скоро здесь будет Штефан. Сколько бы времени ни потребовалось ему для выполнения его задачи в сорок четвертом году, Штефан запрограммирует Ворота, чтобы вернуться сюда вскоре после своего старта. Еще две-три минуты, и он примет участие в бою.
Случилось так, что премьер-министр смотрел прямо на Штефана, когда тот оказался в комнате, а человек в форме сержанта не заметил Штефана из-за сопровождавших его появление электрических разрядов. Тысячи ярких змеек сине-белого света исходили от тела Штефана, как если бы он сам вырабатывал эту энергию. Возможно, что разряды молнии и раскаты грома сотрясали небо вверху над бомбоубежищем, но некоторая часть неистраченной энергии проникла и сюда, и этот непонятный спектакль заставил сержанта в удивлении и страхе вскочить на ноги. Шипящие электрические змеи побежали по полу, вверх по стенам, сплелись на потолке, а затем исчезли, не принеся вреда; пострадала только большая карта Европы, которая была прожжена в нескольких местах, но не загорелась.
- Караульные, сюда! - закричал сержант. Он был цел и невредим и абсолютно уверен, что караул немедленно отзовется на его призыв, поэтому он не сдвинулся с места, а повторил еще раз:
- Караульные, сюда!
- Прошу вас, мистер Черчилль, - сказал Штефан, не обращая внимания на сержанта. - Вам нечего опасаться.
Дверь распахнулась, и в комнату вошли двое английских солдат, один с револьвером в руке, другой вооруженный автоматом.
Торопливо, боясь, что его вот-вот застрелят, Штефан продолжал:
- Выслушайте меня, пожалуйста, сэр, от этого зависит судьба мира.
Во время неразберихи премьер-министр продолжал сидеть в своем кресле в конце стола. Штефану показалось, что в какой-то миг на лице великого человека мелькнуло удивление и даже намек на страх, но, возможно, он ошибался. Теперь премьер-министр, как на всех фотографиях; которые видел Штефан, выглядел непроницаемым и погруженным в свои мысли. Жестом руки он остановил караульных:
- Подождите.
А когда сержант начал протестовать, премьер-министр сказал:
- Если бы он хотел меня убить, он давно бы это сделал.