Он снял сырую, загрязнившуюся повязку с поврежденной руки. Неглубокие ножевые раны быстро заживали. Он обработал их йодом и наложил новую повязку. Он больше не нуждался в перевязи.
К тому времени, как он оделся и вышел на кухню, Джоанна приготовила легкий завтрак. Каждый из них съел по тарелке широ даши — прозрачного супа с плавающими по поверхности тонко нарезанными ломтиками тыквы, слегка намазанными горячей горчицей. Суп подавался в красной с золотой каймой посуде, напоминая о японской пословице, что человек ест не только ртом, но и глазами.
Однако в этот раз Алекс не особенно обращал внимание на японскую мудрость. Он не смотрел на еду, потому что не мог оторвать глаз от Джоанны. Она была еще привлекательнее, чем обычно. Ее недавно вымытые волосы были густые и блестящие.
После завтрака Алекс позвонил по домашнему номеру Теда Блейкеншипа в Чикаго. Он хотел, чтобы Блейкеншип воспользовался связями Боннер Корпорейшн в Англии, которую знали и уважали в кругах частного сыска, и попросил собрать всю возможную информацию об Объединенной Британско-Континентальной страховой ассоциации и о несуществующем поверенном Дж. Комптоне Вулриче.
Остаток утра Алекс и Джоанна провели, читая материалы досье в поисках новых зацепок, но не нашли таковых.
Марико обедала с ними в ресторане в двух кварталах от "Лунного света", а затем они все трое поехали в госпиталь навестить Уэйна Кеннеди. Полиция уже была там. Кеннеди рассказал им только то, что велел Алекс, и они выглядели вполне удовлетворенными этой информацией. Уэйн был как раз таким, как прошлой ночью описала его Марико: полным энергии, несмотря на его состояние. Он все время шутил со всеми и требовал узнать, когда ему разрешат вставать, потому что, как он говорил, "если я еще полежу здесь, то мои ноги атрофируются". Одна из сестер говорила по-английски, и Уэйн пытался убедить ее, что приехал в Японию специально, чтобы принять участие в танцевальном конкурсе, и был решительно настроен участвовать в нем, если понадобится, даже на костылях. Сестра была удивлена. Но все же самым лучшим слушателем Кеннеди была Марико. Она явно была заинтригована и восхищалась им, и, как показалось Алексу, Уэйн тоже был неравнодушен к ней. Алекс никогда не видел Марико такой оживленной и жизнерадостной, какой она была в этой маленькой, чистой и отчаянно скучной палате.
В три часа дня Алекс и Джоанна отправились на прием к доктору Оми Инамури.
Марико решила остаться в госпитале с Кеннеди, пока в шесть часов не сменится дежурный охранник. Провожая Алекса и Джоанну до лифта, она улыбалась и мурлыкала приятную мелодию, и, казалось, ее мысли витали где-то далеко отсюда. Когда они ждали лифт, она взглянула на Джоанну, затем на Алекса и снова на Джоанну. Основным выражением ее лица весь день было нескрываемое, мечтательное самодовольство. Марико заметила нечто новое, появившееся в поведении Алекса и Джоанны. Несомненно, она заметила едва уловимые следы их робкого, делающего только первые шаги романа. Казалось, она говорила своим видом: "Вот видите? А я вам говорила, разве нет? Все-таки я была права. Вы влюбились друг в друга". Марико была так чрезмерно самодовольна, что Алекс уже хотел поддразнить ее этим, но пока он обдумывал, что сказать, подошел лифт. Алекс и Джоанна вошли в кабину. Марико пожелала им удачи и за мгновение перед тем, как двери стали закрываться, она подмигнула Джоанне. Когда лифт пошел вниз, Алекс посмотрел на Джоанну. Она улыбнулась. Он ухмыльнулся. Она хихикнула. И он рассмеялся.