— Если ты проживешь достаточно долго.
— О, я проживу, — сказал Алекс. — Ты знаешь, если дело касается самозащиты, у меня не возникнет никаких угрызений совести по поводу убийства. Поэтому ты должен передать им это послание. Скажи им, что если они вынудят меня выжать эту историю капля за каплей, я раструблю ее по всему миру, как только раскручу. Я устрою очень публичное окончание делу Шелгрин. Но есть еще вариант: если они сохранят мне время и силы, придут ко мне и объяснятся, то есть слабая надежда, что я сочту целесообразным и приемлемым держать рот закрытым. Так или иначе, я заполучу их тайну.
— Ты безумец, если думаешь, что они будут сидеть сложа руки и разговаривать разговоры с тобой, — произнес Ловкач, почти презрительно усмехаясь. — У тебя нет ни малейшего представления, на что делается ставка.
— Так же, как и у тебя, — сказал Алекс. — Не пытайся корчить из себя важную птицу. Они не много тебе рассказали. Ты — шестерка. Вот как раз и доставишь сообщение. Я жду их звонка в отель до завтрашнего полудня. И скажи им, что меня эта игра уже утомила. Мне не нравится, когда мои комнаты обыскиваются, перед моим носом размахивают ножом, за мной следят и втягивают меня в грязные мелкие дворовые потасовки. Для них будет лучше прекратить подобные штуки. Л если они не захотят остановиться, то им лучше бы понять, что я ведь могу быть самым мстительным сукиным сыном.
— Я тоже, — сказал Ловкач.
— Я быстрее и находчивее тебя, приятель. И моли Бога, чтобы он дал тебе силы победить твою мстительность на это время.
Все еще держа оружие наготове, Алекс отошел назад. Когда между ними было около двадцати ярдов мостовой, он повернулся и пошел прочь. В конце проходного двора, перед тем как завернуть за угол, он оглянулся на Ловкача.
Тот все еще сидел, привалившись к стене. Он даже не пошевелился. Он не собирался давать Алексу ни малейшего повода застрелить его.
Алекс поставил пистолет на предохранитель, засунул за ремень и застегнул поверх него пиджак.
Ловкач не встал.
Алекс завернул за угол и быстро пошел через дворы к центральным улицам Гайона. Было темно. Холодно. Ему не хотелось в эту ночь спать одному.
В темной комнате, на кровати, глядя на покрытый тенями потолок, Джоанна испугала себя, внезапно громко произнеся: "Алекс". Она произнесла это так неожиданно, невольно — как слабый крик о помощи. Почти как будто это слово исходило от кого-то другого. Но с ней никого не было, что, по существу, и было причиной ее призыва. Это имя еще пару минут отдавалось в воздухе, пока Джоанна размышляла о том, что оно для нее значит.