В одиннадцать часов Жан без стука проскальзывает в спальню Катрин и закрывает за собой дверь на задвижку. Он выглядит смущенным. Катрин лежит в постели и рассматривает альбом с фотографиями. Она очень удивлена тем, что муж впервые за долгое время переступил порог ее комнаты, да еще в такое позднее время. Ее тело под простыней оголено. С тех пор как она познакомилась с Оливье, ей нравится чувствовать на своей шелковистой коже тонкое льняное полотно простыни, от которой исходит нежный запах лаванды. На ней надета только синяя рубашка Оливье.
Жан присаживается на краешек кровати и улыбается. Катрин спрашивает себя, что ему нужно. Он стягивает с нее простыню и нежно гладит ей ноги. Затем его рука поднимается выше и слегка распахивает края ее рубашки.
– На тебе больше ничего нет?
– Как видишь…
– Я давно тебя такой не видел…
– И ты только сейчас об этом вспомнил? – Катрин внутренне напрягается. Неожиданно она чувствует, как пальцы Жана касаются ее лобка. Это кажется ей почти нереальным – она даже не предполагала, что Жан способен на подобные ласки.
– Ты возбуждена… Тебе нравится, когда я тебя ласкаю?
– Это забавно…
– Ты очень обижена на меня?
– За что?
– За то, что все эти годы я не уделял тебе внимания…
– И внушил мне, что я слишком стара для того, чтобы заниматься любовью?
– Прости… Но ты так изменилась!
– Во всяком случае, это не твоя заслуга!
– Я знаю. Не будем говорить об этом! Что мне сделать, чтобы заслужить прощение?
– Поласкай меня еще…
Катрин снимает рубашку и вызывающе раздвигает ноги, бесстыдно выставляя напоказ все то, чему Жан раньше уделял так мало внимания. Жан встает, чтобы тоже раздеться, но Катрин велит ему продолжать.
– Поласкай меня языком, – говорит она и выжидательно скрещивает руки на груди. Жан смотрит на нее, пораженный подобной дерзостью, смущенно улыбается, но все же подчиняется ее приказу, хотя и не без некоторого замешательства. Катрин стонет от наслаждения. В какой-то миг она даже спрашивает себя, что же ее привлекает в Оливье – его ласки или он сам? Потому что, оказывается, ласки другого мужчины, пусть даже и стареющего мужа, – это не менее приятно.
Когда Жан наконец поднимает голову и начинает умолять Катрин, чтобы она позволила ему овладеть собой, та коротко отвечает:
– Нет, Жан, у тебя было целых двадцать лет для этого. А теперь ты слишком стар.
– Ты жестока!
– Его ласки доставляют мне больше удовольствия… – Она закусывает губу, жалея о своих словах, потому что они прозвучали как откровенное признание в измене. Она с недовольным и высокомерным видом натягивает на себя простыню и снова берется за альбом с фотографиями.