– Она не пускает меня на порог своих покоев! – кричала Тии. – Она не доверяет мне, кормилице ее матери! Это видят слуги и невольницы! Пристойно ли мне терпеть это?
– Как же она может довериться тебе, когда ты ее ненавидишь? – рассмеялся вдруг Эйе. – Я думаю, что человеческое сердце умеет понять истину. Оно тянется к тому, кто искренне привязан, и отталкивает того, кто лицемерен.
– А почему тебе доверял юный фараон? Почему он считал тебя своим другом? Почему, скажи мне! Разве ты любил его?
– Он был неопытен. К тому же в первые годы его царствования я любил его, как сына. А последнее время он уже почувствовал, в чем истина. Прошло бы немного времени, и старику Эйе пришлось бы покинуть свои священные храмы в Карнаке и Луксоре. Юный фараон вовремя ушел в царство Осириса для вечного блаженства. Однако я должен пойти к царице со словами утешения. Что она подумает о своем верховном жреце?
– Ты не пойдешь к ней со словами утешения, иначе я изведу ее тайным колдовством.
– Ты не изведешь ее тайным колдовством. Ты не тронешь ее, ты ничем не выскажешь своего недовольства. Она молода и несчастна. Она не знает, как себя вести. Она вызвала к себе хранителя сокровищницы Май и поручила ему сооружение обители вечности. Она и не подумала о том, что я уже обо всем позаботился. Бедная вдова!..
– А ты скажи ей! – воскликнула рассерженная Тии. – Пусть знает, что ты позаботился о вечном блаженстве своего господина.
– Наоборот, я не скажу ей этого. Пусть думает, что все делается именно так, как ей хочется. Так лучше!
Представ перед великой госпожой, Эйе был очень приветлив. Он спросил, как здоровье молодой вдовы и нет ли надобности в целебных травах, приносящих покой и хороший сон. Затем он сообщил царице, что отправляется на западный берег Хапи в заупокойный храм, чтобы принести щедрые жертвы умершему фараону. Он не говорил царице, что священнодействие произойдет при ней, и она поняла, что верховный жрец считает ее нездоровой.
Анхесенпаамон молча слушала Эйе. Она ни разу не посмотрела на него, ни разу ни о чем не спросила. Она не сводила глаз с изображения юного фараона на кресле и молчала.
Если бы она могла испепелить Эйе своим взглядом, она бы сделала это. Но она не могла даже словами выразить свой гнев. Как она была несчастна!.. Она знала, что никогда не сумеет сообщить всем подданным великого господина, возлюбленного Ра, о том страшном злодействе, какое свершилось в стенах дворца. После разговора с Анху царица уже не сомневалась в том, что Тутанхамона извели ядами. Она вспомнила все те случаи недомогания, которых было много и которые все чаще повторялись после того, как сам Эйе приносил фараону свое целебное питье. Ведь этого не было в первые два года после их женитьбы, когда Эйе не лечил фараона своими травами. Первые два года были счастливыми. Фараон был здоровым и веселым юношей. Он любил мчаться на своей колеснице по дорогам, ведущим в другие номы. Он часто устраивал охоту в своем заповеднике и бесстрашно убивал свирепых львов. Он любил молодое вино и радовался, когда при нем открывали запечатанные сосуды. Она вспомнила смеющегося Тутанхамона на пиршестве, когда он сам вскрыл сосуд с надписью винодела: «Год второй из дома Тутанхамона с Западного рукава».