Мы уже вплотную у отмели. Шелестит водная рябь. Сплошной недвижной стеной сомкнуты на том берегу камыши.
— Где вы видели тигра?
— Не видели, таксыр. В камышах он: не показался… Но кони чуют: посмотри на коней, таксыр…
В самом деле — лошади на коновязи, все, подняли уши и повернули морды в одну и ту же сторону, к тому берегу. Жеребец джевачи — самый строгий из наших коней — захрапел, ударил копытом и пошел вокруг своего прикола, туго натягивая аркан.
— Чуют, — переговаривались туземцы. — Тигр в камышах у берега, голову прозакладываю, таксыр.
— «Тигр идет!» — неожиданно фыркнул Жорж: вспомнил самаркандские проводы. — Чего мы взбудоражились? Ему же не переплыть: смотрите, ширина какая.
— Не переплыть — оге! — презрительно присвистнул Гассан. — Расскажи ему, таксыр, как мы с тобой в прошлом году ночевали за Патта-Хиссаром. Там Аму — пошире этой лужи… Не переплыть!
— А ну — что было в Патта-Хиссаре? Вот и караул-беги послушает…
— Готов плов: просим откушать, таксыр, — скорбным голосом, но уже прежним распевом запевает бальджуанец. — Да будет к трапезе нашей милостив Аллах! Что было с тобою в Патта-Хиссаре?
— В прошлом году, по осени, когда шли мы вверх по Аму, от города Керки, захромала у меня за Патта-Хиссаром лошадь. Четверо суток простояли, пока отошла нога. Саклю нам отвели на краю кишлака… Как звали кишлак, где мы пережидали, Гассанка? Вот и я не помню. Дом, как здесь, юрта, у самой воды. В первую же ночь слышим: за рекой словно всхлипывает кто… Только… не человечьим плачем. Сначала тихо, потом громче, громче — рыком перекрылась жалоба, и опять точно плач — надрывный такой: далеко по воде слышно. Смолк наконец, и тотчас же с нашего берега — тонкие, мягкие, ласковые замурлыкали голосята: хором, голосов пять или шесть. Хозяин наш (мы из сакли вышли послушать) смеется: «Перекликаются котята с матерью через реку. Наш охотник был на том, афганском берегу, за кабанами — да набрел на тигровое гнездо. Самой-то не было: он котят сгреб в лодку, скорее домой. Ширь здесь и течение быстрое, а тигр какой пловец! — не любит воды, всякий знает. С неделю уже прошло: и вот так-то каждую ночь выходит на берег тигрица, перекликается с котятами — а плыть не плывет: боится».
Действительно. И на следующую ночь — от зари до зари — слышали мы жуткий великаний плач; и близко-близко, за две сакли от нас, отвечали жалобным повизгиванием дети. Мы смотрели их днем: чудесные зверьки полосатые, ласковые — палец сосут. Было их пятеро.
На третью ночь — безотзывно проплакала ночь тигрица на афганском берегу: детей охотник увез продавать в Керки: отвечать было некому.