Ближайший кишлак — Яр-Газан — верстах в трех от леса. Стоит на юру — далеко видно. И когда мы подъезжаем к околице, все население высыпает навстречу.
Дети голые, без опоясок даже. Мужчины в звериных шкурах — медвежьих, турьих: босоногие. Открыты широкие плечи, волосатые высокие груди. Головы не бриты: курчавятся черными волосами. Старики — с длинными по пояс белыми бородами, опираются на кривые высокие посохи: подлинные библейские патриархи. Тип — чисто, беспримесно еврейский: и глаза, и нос, и овал лица, и особенно уши… А в довершение сходства из-под обрывков ткани или меха, прикрывающих голову, вьются около уха длинные пейсы. Как забросило в эту глухую расселину евреев?
— Какое племя, Гассан? — спрашиваю я, на проверку.
— Джюгуд — еврей! — не задумываясь, отвечает джигит. И сплевывает с досадой. — Дорога! Ушли от заразы — пришли к нечисти: от болезни — в грязь.
Как все туземцы-горожане Туркестана, Гассан отчаянный антисемит. Ведь в городах Средней Азии еврей не почитается за человека и одежда его особая — рабья, с отметкой, и верхом ездить он не смеет, и за убийство еврея не отвечает, по бухарскому суду, мусульманин.
Один из стариков, подойдя, берет под уздцы лошадь.
— Старшина, — поясняет Мелч-Им.
— Угодно ли отдохнуть гостю?
Не отдохнуть! Надо записать, измерить… Одежды из шкур — можно ждать древнего черепа. У Жоржа наверное бы сейчас руки дрожали от волнения.
Сакли сложены из камня, без цемента, норами. Женщины не прячутся. Без покрывал, встряхивая туго заплетенными черными косами, теснятся они к нашим лошадям, трогают ковровые куржумы.
Спешились у сакли старшины. В первый раз за время путешествия не нас угощают, а угощаем мы: пригодился дастархан Джалэддина. У себя только горячую воду да ячменные лепешки нашел хозяин.
— Погости: завтра молодежь пойдет за турами, к полудню будет добыча.
Гостить не гостить, а ночевать будем: хоть на скорую руку собрать материал о язгулонцах.
Проводники возражают: бек приказал идти без задержки; Гассан и вовсе взорвался. Во-первых — джюгуды, опоганишься хуже зобатых: «Что же мне, опять не есть?» Во-вторых — крэн-и-лонги: «Догонят — мало тебе одного Джилги!»
Но крэн-и-лонги, по самому скупому расчету, нас никак не могут нагнать: пусть они выступили, как только закончился обряд над Джилгой, — все-таки три дня у нас вперед взято. И пойдут они (об этом уверенно говорят Мелчи) не верхней дорогой, по которой мы шли, — зобатые их не допустят, — а северной: она дня на два длиннее. Вот уже пять дней. Да, пожалуй, и самый перевал закроется раньше, чем подоспеют крэн-и-лонги от Кала-и-Хумба. Можно бросить заботу о Хранителях.