Наконец от поворота легко уходит вперед, прыгая через трещины, Эскалор.
— Крепись, таксыр: к ночи будем в Кала-и-Вамаре!
Плывут мимо, как во сне, утесы, утесы, утесы. Ровнозвучно шумит Пяндж. Выглянули из расселин архарьи рога. Или это подхохатывает уцелевший див?
Вверх, вниз… Вон ледник наклонился над провалом. Протянуть руку, дернуть — как подымется в Пяндже вода! Докатится вал до Кала-и-Хумба?
Темнеть стало. А мы все идем. Гассан говорит, что-то, нагоняя. С какой стати он говорит шепотом, так что не разобрать ничего? Не понять. Или он стал говорить по-афридийски? Хорошие они, правда, афридии…
«По колено в огне двенадцать коней…»
А внутри что-то поет… все громче, громче…
Бросить винтовку? Ремень очень жмет. Ведь крэн-и-лонги уже ушли. Назад, в сказку…
Кровь! Кровь льет по склонам, от ледниковых снегов — вниз, в ущелье, стекает потоками в Пяндж. Смоет!
— Зачем кровь на склонах, Вассарга?
— Крови нет, джан, милый. Солнце садится…
— Всего только — солнце!..
Опять подъем. Гассан держит: всползаю на руках. Где же следующий камень?
Вниз — отлогий, далекий, широкий спуск. Кучка людей и — я верно вижу? — лошади! Кто-то бежит, махая рукой, навстречу.
Эскалор…
— Шугнанский бек выслал встречу. Ты сможешь удержаться в седле, таксыр?
Горячей волной бьет в голову обида: шатаясь, встаю.
— Смогу ли я удержаться в седле?
Торопливо подходят какие-то темные люди. В чалмах. Не синих, нет. В белых чалмах. Это от бека, конечно. Спущены с рук, поклоном, метут землю рукава халатов. Как длинно, длинно он говорит… Кончил? Теперь — мне:
— Как здоровье бека?
Сильные руки осторожно подымают меня в седло. Как только ноги отделились от земли — дикая, безумная боль, от подошв на все тело, рвет голову на части. И потом тотчас — томительно, блаженно хорошо… Ноги на ветру, я не вдел их в стремена; их уже ничто не жжет, не жалит, не мучит. И кажется, что они не скрежещут, как раньше, на пытке, а плачут радостными, теплыми слезами — мои запекшиеся — кровью и пылью — ноги…
Наклоняюсь с седла: и впрямь что-то точится редкими тяжелыми каплями на пустые стремена и на камни дороги…
* * *
При факелах въезжаем мы, позднею ночью, в Кала-и-Вамар, в высокие — до неба показались они мне — стены дворца бека.
Десяток рук тянется принять меня с коня. Тише!..
Я попробовал ступить, но зашатался.
В Кала-и-Вамаре я пролежал три недели в бреду.