— Пока — беда над нами, не над тобой, Узун-бай… Слышишь?
Над городом плыл странный далекий гул.
— Началось! — прошептал старик. Лицо у него как земля.
Наши сбились в кучу на террасе, прислушиваясь.
— По-моему, запереть ворота и отстреливаться, — волнуется Фетисов. — Стройка крепкая, патронов много — отсидимся.
— Сколько в городе народу, старик?
— Восемьдесят тысяцких выбирает Андижан. Да из кишлаков к ночи народ пришел. И с Алая киргизы…
— Не отобьемся: задавят!
— Через сады из города — в горы!
— А в горах что? Ты слышал? Одновременно во всем Туркестане…
— Поделом, — со злостью говорит Жорж. — Так здешней сволочи и надо. Все-таки чище станет.
— То есть как? — вскипает Фетисов. — Вы за бунт?
— За бунт, конечно! — кричит Жорж ему в лицо, взблескивая очками и хватая меня за рукав. — И он за бунт, и всякий честный, настоящий человек за бунт! Довели народ… твердая власть, строгое соблюдение закона… Сволочь…
— Ну, за такие слова, — цедит Фетисов, засовывая в карманы руки, — знаете вы, коллега: уголовная ответственность…
— Бросьте, с ума сошли, — стонет Басов, — тут каждая минута дорога… Решайте же!
— Да что, собственно, решать? За воскрешение султана Бабура драться мы, конечно, не можем. Ждать, пока за нашими головами придут, — тоже не приходится. Надо попробовать вырваться из капкана, пока нас не заставили защищаться.
Гул нарастает.
Далеко-далеко затрещали выстрелы…
— В седла!..
— Храни тебя Аллах! Удачи на походе и в бою… моими молитвами, таксыр… — припадает к плечу старик. В руке у него мултук, за поясом старый дедовский клынч.
Мы выезжаем на улицу. Вправо или влево? Берем влево — наудачу. Поднимаем в галоп. Пыль…
Глухо стучит вдогонку мултучный выстрел. Старик старается!
Влево, влево, проулками, в сторону от нарастающего, бегущего, стонущего гула.
Ветер свистит в ушах. Мелькают дома и стены, все одинаковые, все ровные, словно из одного кома глины слепленные. Закрытые лавки, припертые ворота, брошенная посреди дороги арба недоуменно корежится огромными своими колесами… Пыли больше, грунт мягче. Лошадь идет скачками, пошатываясь. Должно быть, проехали немало. Где мы? Еще проулок. Сады.
— Куда держать, Салла?
Но Салла только машет рукою.
— Ходу, ходу, таксыр!
Крутым заворотом дорога выбросила нас в поле.
Лагерь!
Сломанный тут. Валы. Бараки. От лагеря — в степь — далеко видно, до горизонта, до предгорий — люди, как мураши. Бегут. Конные нахлестывают лошадей… Кучками — двадцать, тридцать человек… Туземцы…
Уже далеко отбежали…
За ними — в белых рубахах. Врассыпную, в одиночку. Остановится, приложится, выстрелит и опять бежит. Шагах в двухстах от нас, разметнувшись лавою, идет на рысях, в угон беглецам, казачий взвод…