Мы остановили взмыленных лошадей.
— Кончен бал, — медленно проговорил Басов и слез с седла. — Ну, дети мои, я больше не играю.
Качнулся и лег.
— Ой, тура Баса!
— Пустое! Обморок… Гассан, скачи за водою в лагерь.
— Лучше прямо на седло. Все равно всем в лагерь.
— Бей!
Мы обернулись на этот бешеный вскрик. Фетисов!
Бледный, он смотрел остекленевшими, жуткими — столько в них было злобы! — глазами на бегущих. С трудом разжав судорогой сведенные челюсти, он хрипло повторил:
— Бей!
И, с остервенением ударив нагайкой коня, поскакал к казакам.
— Назад, Фетисов… Лежачих! Стыдно!
Он обернул к нам перекошенное лицо, что-то крикнул и помчался дальше…
— Вот стерва, — равнодушно сказал Жорж, щурясь. — Ну, поднимайте барышню, ребята!
Басова подняли на седло Салле: конь у него крепче, тяжеловоз…
От лагеря прочертила по пыльным камням шальная пуля. Поскакавший было к валу Гассан припал к шее коня и остановился.
— Не валяй дурака! Свои!
Мы на рысях догнали Гассана. С земляной насыпи приземистый, толстый офицер, в одних кальсонах и фуражке на затылке, крикнул, прикрывая глаза рукой безо всякой надобности, — солнце еще не поднялось над равниной:
— Что за люди?
— Научная экспедиция из Питера…
— Эк угораздило! Кого подбило?
— Все целы.
— Держите правее — въезд там. Вы из города, что ли?
У въезда, завалившись в канаву, пестрыми комьями свернувшись на окрестных буграх, желтели, краснели, синели халаты раскидавшихся трупов. И на лагерной площадке лежат: одни уже застылые, строгие, другие — еще корчатся. Особенно много набросано их у левого барака. Должно быть — врукопашную. Земля измята следами. Клынчи, колья, седло с порванной подпругой, кровь.
На валу кучка полуодетых солдат и офицеров следят за удаляющейся цепью. Далеко уже угнали…
— Господин капитан, надо вернуть людей, — горячится безусый, каштановый от загара подпоручик. — Смотрите, как они разбросались… Если андижанцы опомнятся…
— Не опомнятся! — мотнул головою ротный. — Здешний народ — однозарядный: выпалил — второй раз не зарядишь его. А впрочем… Горнист, играй отбой, да покрепче! Эк их, в самом деле, разогнало по полю…
— Остервенели, собачьи дети! — повернулся он к нам. — И то сказать: что они с нашими сделали… Вы в барак пройдите: поучительно.
— А много убитых?
— Убито-то всего двадцать один. Не столь много. Зато — как убито!
В бараке, в широком проходе между парами, набросаны обнаженные тела. Груди вынуты — как вырезка из арбуза: треугольником — от плеча до плеча — острым углом к пупку. За изломами рассеченных ребер, внутри раны — страшное кровоточащее месиво…