Когда императрица шла к трапу, она взглянула на капитанлейтенанта Ушакова, склонившегося в поклоне, и ласково сказала:
– Спасибо, господин капитан, за удовольствие!
Это происшествие внесло оживление в монотонную жизнь яхты. О нем говорили все. Мнения офицеров разделились: старший помощник жалел Федора Федоровича и винил во всем вахтенного лейтенанта Сорокина.
Сорокин отрицал свою вину и осуждал Ушакова:
– Мужлан. Я сразу увидал: не годится к нам в капитаны!
Матросы говорили поиному.
– Одначе какой вспыльчивой, ровно фальшфейер23! – говорил матрос, стоявший тогда у колокола.
– Ежели хочешь знать, он прав!
– Да, но, как говорится: тянитяни, да и отдай! Как сама пришла, пусть бы уж больше склянок не бил!
– Если закон сполнять, тогда пришла сама, аль не пришла – все едино! Понимаешь?
– Э, что тут закон! Сказано: как, брат, ни пыжься, а выше клотика24 не влезешь! Надо было уступить. А теперь уберут, как пить дать уберут. А капитан он стоящий, крепкий!
Прошло несколько дней после отъезда императрицы. Ушаков оставался на месте. Все на яхте уже думали: пронесло.
Но в субботу к яхте подошла адмиралтейская шлюпка. Она привезла капитанлейтенанту Федору Ушакову пакет. Адмиралтействколлегия приказывала ему сдать яхту старшему по себе офицеру и явиться в коллегию.
Всетаки злополучная склянка отозвалась!
Ушаков с легким сердцем покинул императрицыну яхту «Счастье».
«Хорошо птичке в золотой клетке, да еще лучше на зеленой ветке! – думал он, отваливая от надоевшей яхты. – Оставайтесь тут со своими кувертами и реверансами!»
В Адмиралтействколлегии ему сказали, что до вторника заседания не будет.
Он вышел и остановился у подъезда с чемоданом в руке, раздумывая, где бы устроиться на эти три дня.
Если бы Морской корпус оставался на месте, можно было бы пожить у когонибудь из знакомых служителей. Но он сгорел еще в 1771 году. Во время пожара сгорели почти все корпусные здания. Морской корпус пришлось перевести в Кронштадт.
«А если пойти к тетушке Настасье Никитишне?» – вдруг мелькнула мысль.
Только подумал о домике под березой – и сладко заныло сердце.
Прошло так много времени – десять лет, а он все не забыл голубоглазую, улыбчивую Любушку. Сквозь горечь обиды, которую она ему нанесла, всетаки пробивалась любовь.
Ушаков ничего не знал о Любушке – где она, как живет со своим Метаксой (ему втайне было бы приятно, если бы они жили не в ладу), и он давно хотел разузнать о ней.
Кроме Настасьи Никитишны, спросить о Любушке было не у кого, а за последние пять лет он впервые остановился в Петербурге.
Он с грустью прошел мимо здания Морского корпуса. «Связи» – деревянные флигели, где жили кадеты, их поварня, хлебная – все это сгорело дотла, а сам дом Миниха, который считался когдато красивейшим на Васильевском острове, стоял как скелет: одни обгорелые стены и пустые глазницы закопченных окон.