– Никто ничего не знает, – ответил Голенкин. – А наш Паша угодил: вовремя убрался из Херсона! Ну, Феденька, держись!
– Будь здоров, Гаврюша!
Когда Ушаков пришел к своей команде, там уже знали о страшной новости. Судилирядили на все лады:
– Не суждено – не заболеешь.
– Бояться не надо. Кто боится, того сразу возьмет.
– Береженого и бог бережет!
– Богто бог, да и сам не будь плох!
– Слыхал: уксусом надо обливаться.
– Пей водку – ничто не возьмет!
– Дяденька, а что с человеком тогда случается?
– Голова дюже болит.
– Это когда головная горячка, тогда голова болит, а тут горячка гнилая…
– И что же тут?
– Синебагровые пятна по телу. И мясо клочьями лезет. Заживо человек гниет…
– Несладко!
– Чума есть всякая: одна холопская, другая – барская. От барской ни ты, ни я не помрем. Вон в Москве была барская – одни баре мерли, ровно мухи.
– Барскаято чума была не тогда. Вон как Пугачев шел с Урала, он, сынок, был барам пострашнее всякой чумы! Вон когда они нигде не могли найти себе места!
– Дяденька, а здеся какая чума?
– А здесь – холопская. Купил солдат у торговки старые шаровары, хотел себе штаны сделать. Торговка, к примеру, сегодня ноги кверху, а его, раба божьего, назавтра скрутило.
– Смиирно! – прервала команда разговоры.
Ушаков стал перед строем:
– Вот, братцы, слыхали, какая напасть? Главное: смотреть за собой, чтобы сам и одежда – в чистоте, тогда никакая хворь не пристанет. Посторонних людей сторониться. Не здороваться за руку. Вещей чужих не трогать. Что надо будет купить, пойдем в строю, с офицером. Итак – беречься, но не трусить! Носов не вешать! Как в бою! Молодцами!
– Рады стараться, ваше высокоблагородие!
И команда бодро пошла на работу.
Вечером после работы Ушаков сам привел команду в казармы.
На улицах чадили костры из навоза, камыша и бурьяна. Солнце проглядывало сквозь дымные облака, как кровавый шар.
У капитана 2го ранга Федора Ушакова все было готово: уксус для обливания команды, карантин, – для него он, выделил мазанку, где помещался лазарет. Вокруг расположения команды корабля № 4 стояли посты, не пропускавшие никого.
Прежде Федор Федорович любил эти тихие вечерние часы. Он знал, что к нему обязательно прибежит коротать вечерок милая Любушка.
Ушаков делал чтолибо у стола – проверял расчеты, просматривал ведомости, а она сидела рядом – вязала, напевая.
Так проходило полчаса. А потом Любушка вдруг обнимала его, карандаш летел в сторону, а ведомости мешались с чертежами…
Денщик, Федора был доволен, что к ним приходила Любовь Флоровна. Он ее уважал, старался всячески угодить ей.