– За что убили?
– Шла на базар, просыпала какоето зелье. Сказывают, чуму разбрасывала…
Отлегло. Ушаков снял шляпу, вытер вспотевший лоб.
– Фу ты!.. Повернулся и пошел домой.
Федор Федорович вошел к себе в комнату и остановился. На скамье сидела улыбающаяся, живая, любимая Любушка.
– Здравствуй, Феденька, я тебя жду! – кинулась она к Ушакову.
– Не подходи. Я сейчас. Федор: уксус, мундир, белье!
Он вышел в сени, облился уксусом, надел все чистое.
– Выколоти и высуши на солнце, – приказал он Федору.
Федор собрал одежду и ушел.
– А я тебя сегодня уже хоронил, – сказал, обнимая Любушку, Федор Федорович.
– Ты, верно, услыхал, что убили женщину?
– Да.
– Мне как сказали, я сразу побежала к тебе предупредить, что я жива.
– Убили ведь старуху.
– А я разве не старуха? Мне уже тридцать лет!
– Нет, ты еще у меня молоденькая, пригоженькая, – сиял Федор Федорович.
С каждым днем эпидемия все усиливалась. У Ушакова умер еще один матрос, Сидоркин, а в других командах – флотской, солдатской, артиллерийской – чума косила народ направо и налево. Еще больше жертв было среди гражданского населения. Кто мог, уезжал из Херсона, бросая все.
Согласилась уехать и Любушка.
– Береги себя, будь здоров! Весной увидимся! – говорила она Федору Федоровичу на прощанье.
В день ее отъезда лекарь выписал из карантина Веленбакова. Нерон был совершенно здоров и напрасно томился больше недели в одиночестве и безделье.
Вечером Нерон пришел к Ушакову. За чаем он рассказал о том, как отдавал сегодня рапорт вицеадмиралу:
– Прихожу я в адмиралтейство, гляжу – поперек адмиральского кабинета прибита доска. «Где вицеадмирал?» – спрашиваю вестового. «В зале». Я – туда. Вижу – в самом углу залы, за столами, как за укрытием, сидит адмирал. Вошел, доложил. Подаю рапорт – не берет бумаги. «Кладите в ведро с уксусом, что стоит в передней», – говорит. Я положил: пусть себе мокнет! Вернулся в залу. «Приехали, – говорит, – в такую лихую пору. Назначаетесь командиром корабля номер два».
– Это пятидесятипушечный «Андрей». Там вчера два матроса заболели. Смотри!
– Э, меня чума не заберет! – смеялся Веленбаков.
Наутро Клокачев прислал приказ: «Ввиду того что моровое поветрие усиливается, все работы на верфи прекратить, а команды кораблей вывести в степь».
Стали, собираться на новые квартиры.
Весь вечер и большая часть ночи ушли на обдумывание предстоящей борьбы со страшным врагом. В эту ночь Ушаков составил диспозицию боя, который он собирался дать чуме. Он вспомнил и разобрал оба случая чумы в его команде.
Мичман Баташев, как узнал впоследствии Федор Федорович, забежал накануне на корабль № 2 к приятелю, а матрос Сидоркин, стоя на карауле, одолжился у прохожего табачком.