– Вещи его возьмите! Заберите все вещи! – приказал Ушаков.
Из вещей у Баташева был только сундучок. Каторжник спокойно взял его голыми руками и поставил на телегу.
Ужасная процессия двинулась в степь. Ушаков пошел вслед за телегой: он хотел заставить каторжников сжечь при нем же сундучок мичмана.
Было безветренно, но все встречные с испугом шарахались в сторону.
Телега направилась в степь, где сжигали всех умерших от чумы.
– Сбрось сундучок здесь! – приказал Ушаков, когда отъехали с полверсты.
Казак удивленно и недовольно глянул на капитана, но перечить не стал.
Сундучок сбросили с телеги.
– Нука, молодцы, зажигайте сундучок! – властно сказал Ушаков каторжникам.
– У нас огнива нет, – ответил один из них, повидимому старшой.
– Я те поговорю! Зажигай! – побагровел Федор Федорович.
– Зажигай, Копыто, слушайся их высокоблагородия! – миролюбиво сказал казак. – Мы с Гришкой поедем, а вы вдвоем тут управьтесь поскорее!
Телега тронулась. Каторжники собрали сухой травы, бурьяна и зажгли костер. Один разломал сундучок. Из него посыпалось белье, какието письма. Каторжник медлил бросать всё в огонь, явно думал: зря пропадет добро.
– Вали в огонь, чего смотришь! – крикнул Ушаков.
Каторжник бросил мичманские пожитки в костер. Огонь жадно лизал сухое дерево сундучка.
Ушаков стоял печальный, глядя на пламя.
«Вот и следа не останется от человека… Ветер развеет и его по степи…»
– Слыхал, сегодня поутру на базаре бабу укокали? – спросил старшой у товарища.
Ушаков прислушался.
– Насмерть?
– А, неужели так!
– Молодую?
– Да не очень.
– За что?
– Говорят, чуму по ночам разносила. Вся в синяках и язык как у змеи…
Ушаков дальше не слушал. Он рванул крючки ворота и быстро зашагал к городу. Каторжники удивленно переглянулись.
– Эх, жалко, поздно ушел: ничего не осталось, – поворошил старшой железным крюком золу.
– Нет, вот пуговица. Может, золотая, – прибавил второй, выгребая мичманскую медную пуговицу.
Ушаков бежал.
Неужели так и случилось, как он тогда полушутяполусерьезно подумал, когда услыхал эту наивную, детскую сказку о чуме?
Легенда ходит повсюду. Он сам слыхал, как ее рассказывали корабельные плотники. Ее знает не один Федор.
Мало ли как могло случиться. Заподозрили, что каждую ночь кудато ходит. Остановили. Осмотрели. На теле – синяк, а на конце языка – ложбинка. Вот и готово!
Холодело, замирало сердце. Он подбежал к первой городской заставе.
– Ваше благородие, стой, куда? – остановил его дедкараульщик.
– Пусти! Тут сегодня женщину убили?
– Убили старуху Егоровну.
– Ты точно знаешь, что ее?
– Как не знаю. Перекупка она, в Кривом переулке жила.