(жильцами, оставшимися
недовыписанными или имеющими право прописаться обратно) — реально-то фирма перед ним ничем не отвечает, а брань, как известно, «на вороту не виснет». Суета это.
Легко сказать — бумажки… Прибежал Алекс в РЭУ на 16-й Парковой, а там жуть что делается. Очередь — человек сто. Помимо обычной текучки власти затеяли обмен паспортов, и наплыв просителей многократно увеличился. Сверх того, в помещении идет капитальный ремонт, и весь пол, стены, перила лестницы заляпаны масляной краской, белилами, еще какой-то склизкой дрянью, а грубые работяги в грязных спецовках таскают вперед-назад все ту же краску, стройматериалы, мебель. И шарахались бы от них во все стороны люди, да шарахаться-то некуда — плотно-сверхплотно стоит очередь: как бы кто вперед не пролез. А по бокам — все те же грязные стены. Час стоим-ползем, два стоим — волком воем, три стоим — осатанели вконец. Многочисленные деды и бабки (в большинстве — обмен паспортов) уже частично рассосались — нету, говорят, мочи, нету сил, в другой раз придем. Но есть «битые», опытные — знают: в другой раз будет то же самое. Стоят, изнемогают.
— Ох, милые, семьдесят восьмой годок. Сердце у меня… Почки… Присесть бы… Водички…
Некуда присесть бабке. Пол, ступеньки — и те в сплошной грязище.
— Газетку бы… Водички…
Дают-таки газетку. А чтобы без очереди пропустить старую — и в мыслях ни у кого нет. Всех стариков пропускать — сам никогда до окошечка заветного не доберешься.
В самом хвосте орет чего-то здоровенный пьяный мужик, недоволен существующими в городе Москве порядками:
— Бардак. Ну-у, в натуре, барда-ак. А ты… А вы как стол-то тащите? Вдвоем, а людей задеваете. Дай, покажу.
Взваливает на плечи совсем не малый стол и, задевая им всех без исключения, ломится сквозь толпу. Мат-перемат. Пьяный мужик, приговаривая «Вот как надо», пробивается аж за служебную дверку, куда народу «строго воспрещается». Минут через пять вываливает обратно и, демонстративно помахивая какой-то бумагой, учит: «Вот как надо. Пользу принес. И мне — без очереди… А вы стойте, козлы», — и победно ржет.
Много всякого увидишь в очередях. Жизнь там совсем не та, что в телевизоре. Еще больше услышишь: и что раньше проезд в метро стоил пять копеек, а теперь чуть менее десяти рублей, и что «Я, работяга, в литейном цеху двадцать три годика отпахал, спалил дыхалку, посадил сердечко и теперь от пенсии до пенсии дотянуть не могу. А начальник один трехэтажный дом имеет с бассейном, и две машины, и „губернанта“ еще какого-то». Вообще стояльцы в очередях твердо уверены, что другой стоялец — свой брат, такой же горемыка, как и они сами, потому что люди из враждебного лагеря — «начальники» — не стоят в очередях. Тоской и глухой ненавистью к «начальникам» и к их «пристяжи» — мелюзговым чинушам — веет от очередей.