Они простились. Алёша впервые не поцеловал её при расставании. А впереди ночь. Молчаливая ночь раздумий. А потом утро, цех и станок «ABE». Станок, ожидающий реконструкции. Станок, с которым она скоро разлучится.
Как просто было раньше, когда её мать и отец, полюбив друг друга, стали женой и мужем. А теперь?..
Нет, нет, не надо ничего усложнять и выдумывать. Не может же, в самом деле, какая-то автоматическая «штукенция» растоптать её счастье. Она достаточно умна. Умна не только для своих лет. Ну а если у неё не хватит ума, то у тёти Жени достаточно опыта.
Напрасно она помешала Алексею высказаться. Иногда нужно терпеливо слушать даже скучные рассуждения, если они доставляют удовольствие рассказчику.
Завтра будет день, она снова увидит его, и снова будет светло.
Тётка Евгения выслушала Руфину и вынесла решение:
— Пренебречь. Всем пренебречь. Принять. Понять, согласиться.
Сказав так, она прошлась по скрипучим половицам дулесовской горницы, посмотрелась в большое зеркало, расправила широкие рукава своей пунцовой кофты и принялась разъяснять:
— Алексей не из тех лещей, которых можно вытянуть из пруда за один мах. Смирен, да упрям. Таких выхаживают, вываживают, а потом — р-раз, сачком, да и в сумку. И был таков…
Что-то грубое, хищническое, браконьерское слышалось в словах тёти Жени, но её совет был единственно верным. Как ни прискорбно сравнивать Алёшу с лещом, а в этом сравнении есть какая-то правда. Обидная, но правда. Не сам по себе пришёл к Руфине Алексей. Не сам. Многих усилий её и его родных стоило это сватовство. Именно сватовство. Иначе и не назовёшь. И теперь, когда осталось так немного дней до желанного исхода, нельзя шутить с огнём.
Тётя Женя так и сказала: «Порох сыпуч и тих, да горюч и лих». А он порох. Малейшая неосторожность — и будет поздно раскаиваться. А теперь ещё можно все исправить. И это было сделано.
Руфина не стала дожидаться прихода Алексея и сама пришла к нему.
— А я собирался к тебе, Руфа. Проходи. Я один дома.
— И очень хорошо.
Алёша провёл Руфину в свою комнату. Сели. Обменялись виноватыми взглядами. И кажется, не о чем говорить. Теперь следует обняться, и все будет ясно.
Нет. Этого мало.
— Алешенька, — начала Руфина, — тебе не хочется за вчерашнее проучить меня? Наказать?
— Нет.
— Напрасно. Такие, как я, нуждаются в хороших выволочках. Отругай меня, пожалуйста. Громко. Назови дурой. Зазнайкой. Воображалкой. Мухой в сметане. Мещанкой. Наглой задирой. Идио…
— Нет, нет, — оборвал её на полуслове Алексей.
Прозвучал поцелуй, другой, третий. И кажется, уже ничего не нужно говорить. Все выяснено.