— Голос не волос, он не меняется, — заметила Степанида Лукинична. — А вот сама-то она какой стала?
Алексей смотрел на часы. Заглядывал в окно, вставая на стул, так как нижние стекла рам были заморожены. И вдруг кто-то бросил в стекло снежок.
— Ийя! Это Ийя!
Алексей побежал, чтобы встретить её у ворот. Но поздно, Ийя уже на пороге.
Она в беличьей серой шубке. Такой же серой, как и её большие глаза, сверкающие в окаймлении белых от мороза ресниц.
— Алёша! — зазвенел знакомый колокольчик. — Милый мой…
Мгновение — она у него на шее. Влага ли оттаявших ресниц или слезы радости сохнут на его лице? До этого ли теперь ему? Они встретились снова. И ни дед, ни бабка не мешают ему засыпать поцелуями её лицо и знакомые руки, обронившие на пол красные варежки.
Степанида Лукинична, не зная — радоваться, не зная — печалиться, смотрела на них из-за ситцевой занавески, а оробевший от буйства такой встречи Иван Ермолаевич спросил, чуть не подавившись своими словами:
— Ийя, а второй-то человек где?
А Ийя, не размыкая рук на шее Алексея, ответила:
— Я оставила его у тёти Кати в Челябинске. Там ему будет веселее. У них тоже мальчик, и они сразу же подружились…
Иван Ермолаевич, осмыслив сказанное, снова спросил Ийю:
— А где, Ийенька, твой муженёк?
Ийя уклонилась от прямого ответа:
— Я думала, что вы сначала скажете: «С приездом, Ийя Сергеевна», потом велите снять шубу. Потом посадите за стол и предложите чайку с горячим топлёным молочком или что-нибудь ещё с морозца, а потом уже начнёте расспрашивать обо всем прочем… Здравствуйте, Иван Ермолаевич.
— Прости меня, старого торопыгу.
Иван Ермолаевич обнял и троекратно поцеловал Ийю. Это же самое повторила и Степанида Лукинична и сказала:
— Щёчки-то у тебя после ребёнка как налились! Скидывай шубейку, дальше разглядим, какова ты молодая мать.
Алексей помог ей снять шубу. Она оказалась на двойном меху. Голубая сибирская белка снаружи и рыжий лисий мех внутри.
— Холодно, значит, девка, в тех местах, — заметила Степанида Лукинична.
— По-всякому случается… А мех там недорогой. Я же мерзлятина.
Ийя говорила так, вовсе не стремясь подчеркнуть перемены в своей внешности. А перемены были разительными. Она расцвела.
— Батюшки! — всплеснула руками Степанида Лукинична. — Ни кожи, ни рожи у тебя не было, а теперь смотри ты какая сдоба. Воздух, что ли, такой или пища не та, что наша… Куда косточки твои делись!
Алексей тоже не мог скрыть удивления:
— Как ты изменилась, Ийя… Что стало с тобой?
— Я стала старше и весомее.
Тут Ийя снова расхохоталась, подбежала к Алексею и прошла с ним в большую горницу.