— М-да… — вырвалось у Ивана Ермолаевича, и он принялся рассматривать Ийю, а потом, ни к кому не обращаясь, сказал. — Ничего не скажешь, складна. Моя Стеша в твои годы была вылитая ты. И плечи, и шея, и, как бы сказать, все остальное будто из одной опоки. Давай в таком разе со свиданьицем по единой под рыжички.
— Давайте, Иван Ермолаевич!
— И я в таком разе маленькую, — присоединилась Степанида Лукинична.
Подняли рюмки. Чокнулись празднично, стоя. Выпили. Переглянулись и смолкли. Сказать и узнать нужно было так много, да как начать? Мужем Ийи интересоваться было неудобно. Может быть, она в разводе с ним или того хуже — и развода не понадобилось. А спросить что-то было нужно.
— Ну а дед-то как? Как Адам Викторович?
— Дедушка в науку пошёл. Книгу пишет.
— Ишь ты… О чем?
— О муравьях… Жаль, что у вас как-то нарушилась с ним дружба…
Тут Иван Ермолаевич с упрёком посмотрел на Алексея, потом, опустив голову, сказал:
— Не во мне тут вина…
На этом разговор оборвался. Иван Ермолаевич неожиданно вспомнил, что ему нужно беспременно сходить к Роману за большим кривым шилом. И Степанида Лукинична, как оказалось, должна была, и тоже «беспременно», отнести сердечные капли горемычной старухе Митрохе Ведерниковой. А уходя, она посоветовала запереться на крючок, потому что уже были случаи, когда уносили шубы.
— Хорошо, бабушка, мы запрёмся крепко-накрепко и не услышим даже, если ты будешь стучать, — сказал Алексей, желая как можно скорее остаться вдвоём с Ийей и сказать ей так много, а что — он не знал и сам…
Когда хлопнула входная дверь, Алексей растерял все слова. Он смотрел на Ийю, будто все ещё не веря, что это она.
— Да что ты, право… Мне даже как-то неловко…
— И! Милая! И! Я ничего не хочу пока знать! И! Я нигде никогда не видал прекраснее женщины… Как же, проглядел тебя… И! Милая И!.. Как я мог потерять тебя?
— Ты? Меня? Потерять? Алёша, сейчас же выполощи рот и посмотри в зеркало, не почернел ли твой язык.
— Но у тебя же ребёнок. Сын, — упавшим голосом сказал Алексей.
— Ну и что же?
— Как это так: «Ну и что же?» Ведь я уже давно перестал верить, что детей находят на капустном листе или покупают на рынке… Кто твой муж?
— У меня его нет.
— Вы разошлись?
— И да, и нет. Он не считал себя моим мужем.
— Значит, порядочная дрянь.
— Нет, почему же… Он просто так был устроен.
— Странное устройство. Ну а сына-то хоть он признает своим сыном?
— Он ничего не знает о нем. Когда мы расставались, я не хотела омрачать его счастье моим предстоящим материнством.
— Он полюбил другую?
— Не думаю, но его родные и все окружающие не допускали, что мы можем быть счастливы.