Нервный срыв, произошедший накануне их совместной жизни, больше не повторялся, но Жакоб постоянно чувствовал уязвимость Сильви, ненадежность обретенного ею эмоционального равновесия. Чтобы как-то защититься, Жакоб был вынужден частенько надевать маску врача – так ему было спокойней.
Сильви никогда не говорила на эту тему, но она тоже знала, что ее болезнь незримо витает над их домом, по временам обретая несокрушимость каменной стены. Сильви испытывала страшное раздражение, когда Жакоб начинал изображать из себя беспристрастного психиатра. Она платила ему за это мстительно-садистскими выходками. Как-то раз ей удалось сорвать с него маску профессионализма, результат был поистине ужасен. Жакоб закатил ей бешеную сцену, а потом мучился чувством вины и раскаяния. Сильви лежала на постели беззащитным воробышком, тихо сотрясаясь от рыданий, но Жакобу показалось, что ее глаза светятся торжествующим блеском. Он поклялся себе, что никогда больше не потеряет самообладания.
Иногда ему казалось, что они с Сильви сцепились в бесконечном смертельном танце, который влечет их обоих неведомо куда. И вместе с тем Жакоба по-прежнему неудержимо тянуло к Сильви – он вожделел ее с поистине неиссякаемой страстью. Порой ему даже казалось, что у него самого тоже не все в порядке с психикой.
Вскоре после начала их совместной жизни Сильви стала выступать в ночных клубах – пела, играла на рояле. Жакоб был не против – он знал, как ей этого хочется. Поначалу он даже разделял ее энтузиазм и с удовольствием присутствовал на ее выступлениях. Выходя на сцену, Сильви оживала. Освещенная лучом прожектора, в облегающем платье, она совершенно преображалась: глаза горели огнем, волосы источали золотистое сияние – казалось, жадные взгляды толпы придавали ей особую силу.
Поздно ночью, когда Жакоб и Сильви возвращались домой, это возбуждение превращалось в неистовую любовную страсть. Рядом с подобным наслаждением все невзгоды блекли и забывались. Иногда Сильви до такой степени отдавалась страсти, что забывала предохраняться, хотя в обычных обстоятельствах строжайше соблюдала все меры предосторожности. Жакоба эта предусмотрительность, сохранившаяся даже теперь, когда они жили под одной крышей, очень печалила. Он понимал, что в основе иррационального страха материнства, присущего Сильви, лежит болезненный комплекс остаться брошенной. И это была не единственная проблема их интимной жизни. Доводы из области психиатрии не помогали Жакобу избавиться от ощущения своей несостоятельности. Сильви по-прежнему требовала, чтобы инициатива сексуальной близости всякий раз исходила от нее. Жардин поражался этой женщине, которая попеременно могла то обжигать неистовой страстью, то обдавать ледяным холодом.