Она снова заплакала — тихо, не сводя глаз с сидящего напротив Грацци.
— Она была очень честолюбивой. Одним словом, как бы вам сказать, была способна работать, не жалея себя, многим жертвовать, чтобы получить то, чего ей хотелось. Но деньги сами по себе ее не интересовали. Я не знаю, как вам это сказать, ее интересовали лишь вещи, которые принадлежали ей, которые она могла купить себе на свои деньги. Она очень часто говорила: «это мое», «это принадлежит мне», «мое пальто», вот так. Вы понимаете?
Грацци сказал, что не понимает.
— Вот, например, когда мы были еще детьми, ее считали жадной. Над ней подтрунивали за столом, потому что она никак не соглашалась одолжить мне денег из своей копилки. Но я не знаю, правильно ли было называть ее жадной. Она не копила деньги. Она тратила их. Но тратила только на себя. Ей была нестерпима сама мысль, что она может потратить их на кого-то другого. Подарки она делала только моему сыну, которого очень любила, что же касается моей дочери, тут все обстояло иначе, из-за этого у нас создавались глупейшие ситуации дома. Однажды мы ей об этом сказали.
— Сколько лет вашему сыну?
— Пять, а что? Грацци вытащил из бумажника детские фотографии, найденные в вещах покойной.
— Да, это он. Это Поль. Эти фотографии были сделаны три года назад.
— Если я вас правильно понял, мадам, вы хотите сказать, что у вашей сестры не было привычки откладывать деньги, но по характеру она была скорее… скажем, эгоисткой… Это так?
— И да, и нет. Я не говорила, что она была эгоисткой. Она была даже очень великодушной, очень доверчивой со всеми. Все те глупости, которые она совершала, она совершала по наивности. Она была очень наивна. Ей это ставили в вину. Не знаю, как вам объяснить, но теперь, когда она умерла…
Слезы снова полились у нее из глаз. Грацци решил, что ему лучше переменить тему. Заговорить о Бобе, например, затем прекратить разговор и вернуться к нему позднее. Но он невольно бередил все ту же рану.
— Вы ее стали в чем-то упрекать? Вы поссорились? Ему пришлось подождать, пока она вытрет глаза скомканным платком. Она утвердительно кивнула головой, у нее началась икота, отчего на шее набухли вены.
— Два года назад, на Рождество, из-за пустяка.
— Какого пустяка?
— Из-за автомобиля. Она купила «дофин». Она много раз советовалась с мужем, он занимался оформлением кредита, доставкой, в общем, всем. Ей давно хотелось иметь машину. Еще задолго до того, как она ее купила, она стала говорить «моя машина». Когда же она, наконец, ее получила, накануне Рождества, то захотела, чтобы в каком-то гараже ей нарисовали на передних дверцах маленькую букву «Ж». Мы ждали ее к обеду. Она опоздала. Объяснила причину. Она была счастлива, просто невероятно…