Хейдон разглядывал свою спасительницу с благоговейным восторгом: грудь ее то поднималась, то опадала, а нежная ручка, которую она подложила под голову, иногда едва заметно шевелилась. «Но почему же она ухаживала за мной?» – спрашивал себя Хейдон снова и снова.
Он не помнил, чтобы какая-нибудь женщина оставалась возле него, чтобы так за ним ухаживать. А эта… Она совсем его не знала, но тем не менее спасла, совершенно беспомощного.
А ведь он действительно стал совершенно беспомощным, и в этом не было ничего удивительного. Сначала жестокое избиение, когда он столкнулся с убийцами недели две назад, потом болезнь, свалившая его в тюрьме, и под конец побои, которые нанес ему всего несколько часов назад надзиратель Симс. Разве можно было после всего этого сохранить силы и здоровье?
Но как же он выбрался из тюрьмы, как оказался в этом доме? Он помнил лишь Джека, внезапно подбежавшего к нему, и помнил прелестную мисс Макфейл, стоявшую у дома среди окружавших ее детей – кажется, те махали ему и звали к себе.
В этот момент она вдруг зашевелилась и открыла глаза. Несколько мгновений она с изумлением смотрела на него, смотрела так, будто пыталась сообразить, как этот избитый полуголый мужчина оказался в ее постели. Потом резко выпрямилась и, тут же наклонившись, подняла с пола шерстяную шаль, чтобы прикрыться ею.
– Добрый вечер, – с трудом прохрипел Хейдон; в горле было ужасно сухо.
Расправив шаль, Женевьева тщательно прикрыла плечи и грудь, затем взглянула на Хейдона. Когда же он проснулся? И как долго так на нее смотрит? О чем она думала, когда заснула рядом с голым мужчиной? Заснула босая и растрепанная, в то время как ей полагалось заботиться о нем.
Поднявшись на ноги, Женевьева взяла со столика кувшин и налила стакан воды. Шагнув к кровати, сказала:
– Попытайтесь сделать хотя бы глоток. – Одной рукой придерживая шаль на груди, она поднесла стакан к губам Хейдона.
Он сделал глоток, потом еще один и еще… В конце концов он осушил весь стакан. Хейдон неплохо разбирался в винах, но не помнил, чтобы какое-нибудь из них, даже самое изысканное, доставляло ему большее удовольствие, чем эта вода.
– Спасибо, – пробормотал он.
Женевьева поставила стакан на стол и поправила на плечах шаль.
– Как вы себя чувствуете?
– Уже лучше.
Она посмотрела на поднос, который Юнис принесла несколько часов назад.
– Хотите бульона? Он холодный, но я могу сходить на кухню и подогреть.
– Я не голоден.
Женевьева молча кивнула – она не знала, о чем в такой ситуации можно говорить.
Всю ночь она ухаживала за этим человеком, хотя Оливер и Дорин возражали, говорили, что она и так сделала все, что могла. Они уверяли, что все теперь в руках Божьих. Но уже много лет Женевьева не отдает на милость Бога то, что хоть в какой-то степени зависит от нее. Кем бы ни был этот человек, что бы он ни сделал, она не могла уйти, оставив его мучиться ночью в одиночестве.