Чуть подальше у стойки вдрызг пьяный человек громогласно провозглашал, дескать, Халиско – лучший город в Мексике, а все остальные города построены из кизяка; словом, сущую неправду, и когда эти декларации стали чересчур назойливыми, ему съездили по физиономии и вышвырнули за порог, так что разговоры естественным образом обратились к родным пенатам. Пабло оказался родом из деревеньки Теноцтлан, здесь же, в штате Герреро, тут недалеко, и понял, поскольку всегда придавал значение подобным вещам, что Антонио не из Герреро, а более далекого штата.
– Правильно. Я из Калифорнии.
– Во куда забрался! Ну, хотя бы на том же берегу.
Разумеется, он решил, что речь идет о штате Баха-Калифорния, а не расположенном чуть повыше американском штате, но прежде чем Тони успел поправить его или хотя бы подумать, стоит ли это делать, как подал голос еще один человек, стоявший рядом:
– А я из деревни Куаиникульпа, которую неграмотные зовут Куихлой, и это сразу видать по моему виду.
Пабло кивком подтвердил его слова, но Тони, сколько ни щурился, так и не высмотрел оснований для подобного утверждения. Человек как человек, ничуть не отличается от остальных посетителей кантины, хоть и смуглей обычного, так что Тони был вынужден поинтересоваться, почему.
– Ты нездешний, так что твое невежество вполне можно понять. Много лет назад, когда сюда возили рабов из Африки, было одно гордое племя, которое не могли поработить, и звали его банту. Банту захватили корабль, в котором их везли, поубивали своих тюремщиков. Говорят, те померли ужасной смертью, но по заслугам. Потом банту высадились на сушу, скрылись и основали нашу деревню. Очень давняя история.
– В те дни они были чересчур задиристы, чтоб стать рабами, – заметил Пабло, когда все трое выпили в честь бежавших рабов. – В школах нас пичкают лажей. Испанцы обратили в рабство всех индейцев.
– А когда у них не было нужды в рабах, они убивали индейцев, – вставил Тони. – Мне ли не знать, я ведь индеец.
– Я тоже индеец.
– А я банту.
– Мое племя никто не поработил. Вы слыхали об апачах?
– Я слыхал. Живут далеко на севере, в Чихуахуа.
– Вот именно, и в Соноре тоже, и в штатах Северной Америки. Нас никто не обратил в рабство. Мы сражались и гибли, но рабами не становились.
– Но теперь мы рабы, – с бездонной горечью проронил Пабло, помрачнев еще более прежнего. – Говорят, революция еще идет, да только все враки. По правде нам надобна новая революция, чтоб скинуть старую революционную партию. Все деньги у них, а у нас шиш.
– Чтоб я тут не слыхал подобных речей! – прикрикнул бармен. – С подобными разговорами мотайте отсюда.